Потемкин

Елисеева Ольга Игоревна

Таким образом, Фонвизин передавал информацию секретного характера частному лицу. Это было вопиющим нарушением служебных инструкций, пойти на которое секретарь мог лишь, будучи уверен в своей безнаказанности. Подобную уверенность давала надежда на скорое изменение «царствующей особы» на российском престоле.

Петр Иванович знал Потемкина по Русско-турецкой войне и имел возможность оценить характер последнего, он первым из панинскои группировки установил контакт с будущим фаворитом и попытался сделать его своей креатурой. Потемкину нужна была помощь, чтобы укрепиться при дворе. По дороге в Петербург, проезжая через Москву, он встретился с опальным генералом [317] . Их разговор не мог не затронуть болезненной темы, вертевшейся тогда у всех на языке. Беглый казак Емельян Пугачев, объявив себя спасшимся императором, вел успешные военные действия в далеком Оренбуржье. Маленькие крепости на границе

сдавались одна за другой, правительственные войска терпели поражения. Уже к декабрю под неизвестно откуда взявшимися у повстанцев голштинскими знаменами бывших гвардейцев Петра III собралась армия, по численности не уступавшая армии Румянцева. Положение было серьезным. Как видно из дальнейших писем Потемкина к Панину, Петр Иванович заверил его в своем желании «послужить Отечеству». Будущий фаворит мог дать генералу такую возможность, взамен Панины обещали поддержку.

317

РА. 1876. Кн. 2. С. 38.

Разговор фактически свелся к обмену обязательствами: Потемкин обещал генерал-аншефу возвращение в большую политику — то есть на службу, если сторонники Паниных окажут ему помощь при дворе. Следует сказать, что обе стороны выполнили взятые на себя обязательства: Панины помогли Потемкину на первых порах закрепиться у власти, а Григорий Александрович вопреки желанию императрицы и при большом личном давлении на нее обеспечил Петру Панину назначение на должность главнокомандующего войсками, подавлявшими Пугачевское восстание.

Однако Панин был не единственным из важных персон, с кем будущий фаворит встретился в Москве. Вторым лицом явилась Е. Р. Дашкова, по мужу племянница братьев Паниных. Княгиня жила в Первопрестольной вовсе не из любви к «более здоровому, чем в Петербурге» воздуху. В 1773 году императрице стали известны материалы заговора в пользу ее сына, в списке заговорщиков стояло и имя Дашковой. Княгине пришлось отправиться в очередную опалу.

Потемкин был представлен Екатерине Романовне. В мемуарах она весьма любопытно описывает этот эпизод: «Вернувшись из Троицкого в Москву, я познакомилась у моего дяди, генерала Еропкина, с генералом Потемкиным… Знакомство наше было весьма поверхностное: но генерал Левашов, также присутствовавший на обеде, сообщил мне, что Потемкин торопится вернуться в Петербург, потому что спешит занять место фаворита. Я дала ему один совет; будучи принят к сведению, он устранил бы сцены, которые великий князь, впоследствии Павел I, не преминул сделать, к общему соблазну, чтобы повредить Потемкину и огорчить свою мать» [318] .

318

Дашкова Е. Р. Записки. С. 94.

Обратим внимание на очевидное противоречие: с одной стороны, Екатерина Романовна утверждает, что ее знакомство с Потемкиным было поверхностным, с другой — дает генералу совет о том, как ему следует держаться с сыном императрицы. Высказывать подобные рекомендации едва знакомому человеку по меньшей мере странно. Приходится заключить, что Дашкова либо проявила «утонченное» чувство такта, либо о чем-то недоговаривает в «Записках».

Живя в Москве, Екатерина Романовна разделяла интриги и хлопоты своей группировки. На нее, как на близкое когда-то к императрице лицо, была возложена щекотливая миссия просветить будущего фаворита в особенностях взаимоотношений внутри царской семьи. Княгиня вспоминает об этом без тени смущения и едва ли не с гордостью за свою осведомленность. Указания на конкретный образ действий, без сомнения, были ею даны. Предшественник Потемкина на посту фаворита, Васильчиков, ставленник Паниных, единственный из всех любимцев Екатерины не испортил отношений с великим князем. Но он не смог обеспечить императрице политической поддержки.

Давая Потемкину рекомендации, как следует вести себя с наследником, панинская партия устами Дашковой пыталась внушить ему эталон поведения предшественника. Однако Потемкин ни по характеру, ни по государственным талантам не напоминал тихого, податливого Васильчикова. Он ехал в Петербург для того, чтобы стать опорой Екатерине, а не помочь наиболее безболезненному переходу власти из ее рук в руки сына.

Именно поэтому советы, данные Дашковой, были просто неисполнимы. Однако из разговора с ней Григорий Александрович узнал, чего именно хотят от него временные союзники. Судя по тому, что отношения светлейшего князя и Павла Петровича в дальнейшем были безнадежно испорчены, Потемкин не исполнил рекомендаций.

В мемуарах княгиня не описывает реакцию Григория Александровича на ее наставления. В нужные моменты Потемкин умел держать себя в руках и не демонстрировать своих чувств. Однако вглядимся в ситуацию пристальнее. В отличие от Паниных, которые вели широкую политическую игру и уже расставили фигуры на доске, сделав ставку

на Потемкина как на будущего фаворита, сам Григорий Александрович далеко не был уверен в своей дальнейшей судьбе. Направляясь в Петербург, 35-летний генерал испытывал серьезные сомнения. Двенадцать лет он безнадежно любил императрицу, и вот теперь, когда и ее, и его молодость были уже позади, она вдруг звала его к себе. Недоверие, горечь, надежда — все смешалось в душе человека, шаги которого уже взвешивались и определялись враждующими придворными группировками.

Главный поступок его жизни — принять или оттолкнуть руку Екатерины — для самого Потемкина зависел от того, сможет ли любимая женщина оправдаться перед ним за свое прошлое. Такое оправдание императрица предоставила Григорию Александровичу в письме под красноречивым названием «Чистосердечная исповедь», но это случилось позднее, а пока… Крупные вельможи учили и натаскивали кандидата в фавориты, даже не предполагая, как скоро человек, которого они считают пешкой, сам станет игроком. Лучше других Потемкина разглядел Петр Панин. «Сей новый актер станет роль свою играть с великой живостью и со многими переменами, если только утвердится» [319] , — писал он 7 марта 1774 года своему племяннику камер-юнкеру А. Б. Куракину.

319

PC. 1873. Т. VIII. С. 343.

ГЛАВА 4

НАЧАЛО ФАВОРА

В самом конце января 1774 года Потемкин прибыл в Санкт-Петербург [320] . Екатерина находилась тогда в Царском Селе [321] и о приезде гонца из армии Румянцева официально узнала лишь 3 февраля, когда дежурный генерал-адъютант Григорий Орлов доложил ей об этом [322] . На следующий день, 4-го числа, Потемкин явился в Царскосельский дворец с докладом. В Камер-фурьерском церемониальном журнале отмечено, что государыня имела с ним почти часовой разговор наедине в своих внутренних апартаментах [323] . Это была честь, оказываемая далеко не каждому гонцу, и надо думать, что беседа наших героев касалась не только дел 1-й армии.

320

Самойлов А. Я. Жизнь и деяния… Стб. 1016.

321

КФЦЖ 1774 года. СПб., 1864. С. 56.

322

Самойлов А. Я. Жизнь и деяния… Стб. 1016.

323

КФЦЖ 1774 года. СПб., 1864. С. 60.

Императрица хотела знать, готов ли избранный ею кандидат к исполнению сложной роли фаворита. А для Григория Александровича важно было с первых же шагов поставить себя должным образом. Показать, что он — не очередная игрушка любимой женщины. Не временщик, не «вельможа в случае» — ничего временного и случайного в нем нет.

Возможно, Екатерина предполагала, что человек, много лет безуспешно добивавшийся ее, воспримет приглашение в царскую спальню как величайшее счастье. Но Потемкин сразу смешал карты. Из дальнейших событий ясно, что при первой же встрече он потребовал у императрицы отчета. Своего рода исповеди. Григорий Александрович хотел знать, почему двенадцать лет назад она не ответила ему, а теперь, когда в его чувстве было больше горечи, чем восторга, наконец решилась на близость.

От того, сумеет ли Екатерина рассеять сомнения любящего человека, зависело его согласие остаться с ней. Вероятно, на первом свидании им не удалось договориться обо всем. Понадобилось специальное письмо государыни. Григорий Александрович требовал слишком многого. Он говорил не как подданный с императрицей, а как мужчина с женщиной. И Екатерине пришлось ему отвечать. Свое послание она назвала «Чистосердечная исповедь».

«Чистосердечная исповедь»

Так как подлинник письма не сохранился, трудно сказать, действительно ли оно начиналось с фразы: «Марья Чоглокова, видя, что через девять лет обстоятельства остались те же, каковы были до свадьбы, и быв от покойной государыни часто бранена, что не старается их переменить, не нашла иного к тому способа, как обеим сторонам сделать предложение, чтобы выбрали по своей воле из тех, кои она на мысли имела. С одной стороны выбрали вдову Грот, …а с другой — Сергея Салтыкова…» [324]

324

ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Ч. 1. № 524. Л. 1–5.