Потемкин

Себаг-Монтефиоре Саймон Джонатан

Потемкин, почти ежедневно получавший рапорты от своих варшавских агентов, решил возглавить польскую политику и наконец реализовать свои тайные планы. Он чувствовал, что мир с Турцией и успех в Польше заставит его критиков замолчать. Поэтому он остался в Петербурге гораздо дольше, чем обещал Екатерине, чтобы обсудить проблему, которая так затрудняла их отношения. Но прежде чем решать польские проблемы, надо было принудить турок к миру и найти выход из очаковского кризиса в переговорах с посланцем английского премьер-министра, которого ждали со дня на день.

«Ежели хочешь камень свалить с моего сердца, — упрашивала его Екатерина в начале мая, — ежели хочешь спазмы унимать, отправь скорее в армию курьера и разреши силам сухопутным и морским произвести действие поскорее, а то войну еще протянем надолго, чего, конечно, ни ты, ни я не желаем». ^[965]

Во время одного из приступов творческой эйфории князь отправил в армию приказы о наступлении; одновременно по всему югу России устраивались новые поселения. 11 мая он приказал Ушакову «искать неприятеля, где он в Черном море случится, и господствовать там так, чтобы наши берега были ему неприкосновенны»; Репнину — производить натиски на неприятеля «где только удобные случаи могут представиться»; Гудовичу, командовавшему Кубанским корпусом, — занять Анапу. ^[966] Одновременно Екатерина II Потемкин разрабатывали политику по отношению к Польше.

965

Переписка. № 1120 (Екатерина II Потемкину, май 1791).

966

РВ. 1841. № 8. С. 366-367 (приказы Потемкина Ушакову и Репнину 11 мая 1791).

16 мая, когда до разрешения англо-прусского кризиса было еще далеко, Екатерина подписала первый рескрипт Потемкину касательно Польши. Князю дозволялось военное вмешательство, но только в том случае, если Пруссия вступит на территорию Польши; тогда Потемкин мог предложить полякам принадлежавшую туркам Молдавию под условием, что они откажутся от достижений майской революции. Если бы этот план не удался, Потемкин мог прибегнуть к традиционным крайним мерам, организовав конфедерацию под руководством своих польских союзников — Браницкого и Потоцкого. Екатерина специально уточняла, что в числе крайних мер одобряла его план поднять восстание православного населения Киевского, Подольского и Брацлавского воеводств и возглавить его в качестве великого гетмана казацкого.

Многие историки писали о том, что Потемкин так и не получил полномочий, о которых просил. На самом деле наоборот, эти полномочия были потенциально огромны, хотя и обусловлены — вероятностью войны России с Пруссией и Англией ^{96} . Кроме того, Потемкин не получал приказы Екатерины как школьник распоряжения учительницы: они работали над рескриптами вместе, как делали всегда. Документы и переписка показывают, что в течение более чем двух лет Екатерина соглашалась с «молдавским» и «казацким» проектами Потемкина. ^[967]

967

РА. 1874. № 2. С. 251-252; Lojek 1970. Р. 579-581.

Польские планы светлейшего кажутся экстравагантными и противоречивыми, но князь всегда развивал несколько идей одновременно, а решение применить ту или иную схему принимал в последний момент. С того времени, как он получил власть, польский вопрос занимал его в самых разных аспектах, но ни один из его планов невозможно отделить от его интересов к территориальным владениям за пределами Российской империи. Он верил, что независимое польское княжество, созданное на основе его земель в Смиле, позволит России получить опорную позицию в Центральной Европе, не платя соседним державам — Австрии и Пруссии — новым разделом Польши.

Потемкин разрабатывал по меньшей мере четыре плана. Первый — присоединение к Польше Молдавии. Это княжество хорошо вписалось бы в такое государство, о котором мечтал Феликс Потоцкий в письме к светлейшему от мая 1790 года, где он предлагал создать федеративную республику из полусамостоятельных гетманств. В то же самое время готовился план конфедерации во главе с Браницким и Потоцким — для восстановления старой конституции или установления новой. В феврале Потемкин приглашал Потоцкого встретиться и обсудить «истинное благо нашей страны». ^[968]

968

РГВИА 52.2.68.32, 30 (Ф. Потоцкий Потемкину 12 окт. 1790 и 9 июля 1791); Lord 1915. Р. 527-528. (Потоцкий Потемкину 14 мая 1791);РГВИА 52.2.68.47, 48 (Потемкин Потоцкому 18/29 мая 1790 и 8 фев. 1791).

Кроме того,

имелся план вторжения Потемкина в Польшу в качестве великого гетмана Черноморского казачества под предлогом освобождения православного населения восточной части Польши. В пользу этого варианта говорили и польские корни Потемкина, и его королевские амбиции, и русский инстинкт к подавлению польской вольницы, и пресловутая «страсть к казакам». Еще до получения звания гетмана он специально набирал казаков для Черноморского войска в Польше. 6 июля 1787 года, например, Екатерина разрешила ему сформировать четыре регулярных эскадрона из жителей его польских деревень (в Смиле князь уже создал пешее и конное ополчение). Александра Браницкая позднее утверждала, что Потемкин собирался «возглавить всех казаков, объединиться с польской армией и провозгласить себя королем Польши». ^[969]

969

АКВ. Т. 13. С. 227 (Безбородко С.Р. Воронцову 17 нояб. 1791); Сб. РИО. Т. 27. (1880). С. 332-333 (рескрипт Екатерины II Потемкину о запорожцах и некрасовцах от 15 апр. 1784); Сб. РИО. Т. 27. С. 338, 416; Lord 1915. Р. 513.

Хотя этот проект кажется теперь невероятным, он все же был осуществим. Населенные православными области, Подолия и восточная Польша, возглавляемые такими магнатами, как Феликс Потоцкий с его старинными взглядами на польскую свободу, были очень далеки от многоумных патриотов-католиков, возглавлявших Четырехлетний сейм в Варшаве и перенявших новое, французское представление о гражданских свободах. План казацкого восстания нельзя рассматривать вне связи с другими замыслами: и Екатерина, и Потемкин видели в нем средство мобилизовать православное население на борьбу с варшавской революцией и в то же время, если удастся, образовать для светлейшего собственное княжество в пределах федеративной Польши под протекторатом России.

Последним планом был новый раздел Польши. Потемкин никогда не стеснялся обсуждать эту перспективу и часто делал это в присутствии прусских посланников. Но, что бы ни утверждали националистически настроенные польские историки, это все же была крайняя мера. Да, в апреле он заставил поляков уступить Торн и Данциг, но сделал это чтобы избежать войны на два фронта. Потемкин понимал, что раздел уничтожит родину его предков и подорвет его собственные позиции за пределами России. Со стратегической точки зрения раздел играл на руку прежде всего Пруссии, приближая Гогенцоллернов к российским границам. Более всего Потемкин склонялся к петровской политике сохранения независимой Польши в качестве полусамостоятельного государства, выполняющего роль буферной зоны. Его молдавский проект предусматривал расширение, а не уменьшение польской территории. Если бы он прожил дольше, возможно, он добился бы осуществления одного из своих замыслов и предотвратил бы второй раздел. А если бы пережил Екатерину — вполне вероятно, переселился бы в Польшу.

Пока Потемкин согласовывал свои польские планы в Петербурге, в революционной Варшаве ходили самые мрачные слухи. Польский посланник в Петербурге Деболи подливал масла в огонь, постоянно сообщая Станиславу Августу о видах Потемкина на польский престол. Петербургские враги светлейшего объединились, и наступил самый жестокий кризис за всю историю его партнерства с Екатериной.

«Кажется, мы неплохо справлялись и без вас», — вот что, согласно одному из донесений Деболи, Екатерина заявила Потемкину. Слова эти звучат вполне правдоподобно, однако все же напоминают скорее речь жены, делающей выговор мужу, но не покидающей его. ^[970] Уильям Фокнер, специальный посланник английского премьер-министра Питта-младшего, прибыл в Петербург 14 мая 1791 года, а в начале июня открылись затяжные переговоры о преодолении очаковского кризиса. Екатеринам Потемкин подолгу беседовали с англичанином. В своих депешах Фокнер отмечал единство их позиции, несмотря на разницу в стиле поведения — приветливый у императрицы и угрюмый у светлейшего. Например, во время одной из таких встреч в соседней комнате собака залаяла на ребенка. Императрица поспешила успокоить мальчика и, повернувшись к Фокнеру, произнесла: «Собака, которая лает, — не кусает». ^[971]

970

AGAD 421. Р. 58-65 (Деболи Станиславу Августу 17 мая 1791).

971

PRO FO № SP 106/67 (Фокнер Гренвиллу 2 июня 1791).