Потемкин

Себаг-Монтефиоре Саймон Джонатан

Имения светлейший покупал на свои деньги, но в конечном счете средства все же брались из казны; это предприятие он считал в такой же мере личным, как государственным. Любомирский был одним из главных поставщиков древесины для Черноморского флота — и именно эти леса покупал теперь Потемкин. Приобретение земель в Польше делало Потемкина польским магнатом, то есть, с одной стороны, закладывало основы его будущего княжества за пределами России, а, с другой, являлось формой аннексии территории, дававшей ему возможность вписаться в польскую государственную систему и подчинить ее России. Екатерина уже пыталась подарить Потемкину герцогство Курляндское и королевство Дакию, если не польскую корону, но пока это не получалось. «В перлюстрации письма Фиц-Герберта в Лондон [...] — записал секретарь Екатерины Храповицкий, — кн[язь] Потемкин из новокупленных в Польше земель, может быть, сделает Tertium quid, ни от России, ни от Польши независимое». Екатерина понимала, чем грозит ее супругу восшествие на престол Павла. В конце того же года Потемкин писал Екатерине: «Покупка имения Любомирского учинена, дабы, зделавшись владельцем, иметь

право входить в их дела и в начальство военное». Как все, связанное с Польшей, приобретение Смилы принесло Потемкину массу хлопот, втянув его в переговоры и судебные тяжбы, продлившиеся четыре года. ^[708]

708

Переписка. № 824 (Потемкин Екатерине II 25 дек. 1787); Соловьев 1863. С. 198; Храповицкий. 16-17 мар. 1787; РГВИА 52.2.71.1-93; 52.2.35.9-35; 52.2.56.2; 52.2.74; 52.2.39 (переписка Потемкина с графом Мошинским по поводу прав на имения Смила и Мещерич).

Важной опорой Потемкина в Польше был король Станислав Август. Умаляя его власть с помощью коронного гетмана Браницкого и покупки польских земель, Потемкин тем не менее всегда симпатизировал ему — тонкому эстету и покровителю просвещения: их переписка несомненно теплее, чем того требовали дипломатические каноны, во всяком случае, со стороны Потемкина. Князь верил, что союз со Станиславом Августом может обеспечить

России поддержку в войне с Турцией, сохранить русское влияние в Польше и удержать ее от подчинения Пруссии. В качестве польского магната Потемкин мог бы лично командовать польской армией. Всех этих целей легче всего можно было достигнуть через короля.

Но в Киеве поляки сами уронили престиж своего монарха еще до его встречи с Екатериной. «Какими покорными и льстивыми по отношению к князю Потемкину кажутся мне эти пресмыкающиеся перед ним высокопоставленные поляки!» — записал Миранда после ужина у Браницкого. Интриги и адюльтер шли рука об руку; поляки «обманывали друг друга, и сами были обмануты, и обманывали других, и все это с необычайной любезностью». Больше всего они старались возвысить свой престиж в глазах Потемкина, «но его взгляд поймать нелегко, — шутил де Линь, — поскольку у него один глаз, да и тот косой». ^[709]

709

Ligne 1809. Р. 34 (де Линь маркизе де Куаньи, письмо I).

Потемкин демонстрировал свою власть, возвышая одних поляков и унижая других. Все искали его внимания. Де Линь, Нассау и Литтлпейдж интриговали с поляками в интересах своих покровителей. Браницкий завидовал Нассау, который поселился в доме Потемкина, завладев таким образом «полем битвы». Браницкий и Феликс Потоцкий пытались убедить Потемкина, что Станислав Август противится продаже ему земель. Близость Александры Браницкой к императрице вызвала слухи о том, что она — внебрачная дочь Екатерины. Когда князю надоели козни Браницкого, он устроил ему такую «выволочку», что Александра слегла от расстройства. Тем не менее Браницкому и Феликсу Потоцкому он обеспечил теплый прием императрицы, тогда как на его врагов, Игнация Потоцкого и князя Сапегу, Екатерина «даже не соизволила взглянуть». ^[710]

710

Aragon 1893. Р. 126 (Нассау-Зиген жене, фев. 1787); Kukiel 1955. Р. 18; Aragon 1893. Р. 131 (Нассау-Зиген жене, фев. 1787); Zamoyski 1992. Р. 294-295; Mniszech 1866. Р. 199.

В игры с Польшей оказался вовлечен даже Миранда. Один раз в присутствии знатных поляков он не встал при появлении князя; его примеру последовали и его собеседники, и на некоторое время Потемкин стал с ним холоден. ^[711]

В начале марта князь в сопровождении Нассау, Браницкого и русского посла в Варшаве Штакельберга отправился на встречу с польским королем. Потемкин был одет в мундир польского шляхтича, с польскими орденами. Короля, сопровождаемого Литглпейд-жем, он принял, как своего государя. Они договорились о русско-польском союзе против Порты. Штакельбергу светлейший поручил выяснить отношение Станислава Августа к его планам обосноваться в Смиле. Король отвечал, что хочет получить согласие России на реформирование польской конституции. ^[712]

711

Миранда. 22 фев. 1787.

712

Zamoyski 1992. Р. 294.

Двумя днями позже Миранда с волнением ожидал возвращения князя в Киев. Потемкин, немилость которого никогда не продолжалась долго, приветствовал его как старого приятеля: «Мы, кажется, век не видались. Как дела?» Но близился приезд императрицы, и светлейшему становилось не до иностранцев. Через Мамонова Екатерина предложила Миранде вступить в русскую службу, но тот признался, что планирует возглавить освобождение Венесуэлы от испанского владычества. Екатерина II Потемкин не могли не принять этот антибурбонский план благосклонно. Князь шутил, «поминая инквизицию,

и предлагал отправить ее в Америку и в Каракас [...] и заметил, что в качестве инквизитора можно послать меня». Екатерина предложила Миранде покровительство русских миссий за границей, а он попросил «для вящей безопасности и завершения предприятия кредитное письмо на сумму в 10 тысяч рублей». Мамонов объяснил венесуэльцу, что для этого нужно «замолвить вначале словечко князю Потемкину». 22 апреля 1787 года будущий диктатор Венесуэлы простился с князем и императрицей. Испанцы наконец выследили его. Через несколько месяцев оба посла Бурбонов в Петербурге, испанский и французский, грозили оставить русскую столицу, если псевдо-граф и лжеполковник не будет выдворен за пределы империи. 10 тысяч он сполна так и не получил, но продолжал переписываться с Потемкиным. ^[713]

713

Миранда. 21-22 фев., 11 мар., 11, 21 апр. 1787.

Когда Киев всем уже наскучил, артиллерийский салют возвестил, что лед на реке тронулся.

В полдень 22 апреля 1787 года императрица взошла на роскошную галеру, и на юг отправилась флотилия, какой еще никогда не видели берега Днепра.

24. КЛЕОПАТРА

Ее корабль престолом лучезарным Блистал на водах Кидна. Пламенела Из кованого золота корма, А пурпурные были паруса Напоены таким благоуханьем, Что ветер, млея от любви, к ним льнул. В лад пенью флейт серебряные весла Врезались в воду, что струилась вслед, Влюбленная в прикосновенья эти. Царицу же изобразить нет слов. У. Шекспир. Антоний и Клеопатра. Пер. М. Донского

В полдень 22 апреля 1787 года Екатерина, Потемкин и их свита взошли на галеру, где был накрыт стол на 50 человек. В 3 часа пополудни флотилия тронулась. За семью величественными и комфортабельными галерами, окрашенными снаружи в пурпур и золото, убранными золотом и шелком внутри, следовали восемьдесят судов с тремя тысячами матросов и солдат. На каждой галере имелись общая гостиная, библиотека, концертный зал, балдахин на палубе — и оркестр, сопровождавший каждую посадку и высадку почетных гостей (оркестром екатерининской галеры «Днепр» дирижировал маэстро Сарти). Спальни были отделаны тафтой и китайским шелком, в кабинетах стояли столы из красного дерева и удобные диваны, а уборные были снабжены водопроводом. Плавучая столовая вмещала семьдесят человек.

Воспоминание об этом фантастическом круизе навсегда запечатлелось в памяти его участников. «Множество лодок и шлюпок носилось впереди этой эскадры, которая, казалось, создана была волшебством», — вспоминал Сегюр. Народ «громкими кликами приветствовал императрицу, когда при громе пушек матросы мерно ударяли по волнам Борисфена своими блестящими, расписанными веслами». Это был «флот Клеопатры [...] невозможно представить себе более блистательного путешествия», — писал де Линь. ^[714]

714

Ligne 1809. Р. 37; Сегюр 1989. С. 438-439. Основные описания путешествия Екатерины II — мемуары Сегюра, письма принцев де Линя и Нассау-Зигена (Aragon 1893); см. также: Madariaga 1981. Р. 393-395; Alexander 1989. Р. 256-257.

На берегах Днепра Потемкин организовал непрекращающееся театральное представление. Иногда на отлогих склонах маневрировали отряды казаков. «Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами». ^[715]

Утром свита императрицы была предоставлена самой себе. В полдень на царской галере стреляла пушка и в столовой императрицы собирались гости, иногда всего десять человек. В 6 часов вечера начинался ужин у императрицы. В 9 часов Екатерина удалялась, и все отправлялись к князю Потемкину. Несмотря на беспрецедентную пышность, обстановка в плавучих апартаментах была вполне интимной. Однажды вечером Мамонов, которому наскучил его распорядок дня, попросил Нассау и нескольких других остаться на партию в вист. Как только они начали игру в гостиной Екатерины, она вышла из будуара, с распущенными волосами и с ночным чепчиком в руке, в пеньюаре персикового цвета с голубыми лентами. Императрица выразила надежду, что не помешает их игре, извинилась за «дезабилье» и непринужденно беседовала до 10 часов вечера. Игра продолжалась до половины второго.

715

Сегюр 1989. С. 439.