Потерянная пара альфы
Шрифт:
Глядя на него, в первым момент, уверена, любой струхнет, а вот немного пообщавшись, удивится, как можно бояться добрейшей души человека, готового прийти на помощь в трудную минуту. Даже его зычный, гулкий бас спустя минут десять воспринимается, как некая изюминка, а не громыхание непогоды поблизости.
— Дочка, а ты чего-й-то в таком странном виде по лесу топаешь? Где сапоги потеряла и штаны с кофтой? Пусть и лето на дворе, а девчонкам задницу морозить никак нельзя. Вам же еще детей рожать. Потому беречься надо-ть.
Качает
Вот же, прости матушка-Луна, Кулёма голопопая. Стыдоба-то какая. Перед старым человеком стою, практически в чём мать родила.
— Я… — обняв себя за плечи, чтобы хоть чуть-чуть прикрыться, начинаю и сразу замолкаю.
Не знаю, что сказать. Как оправдаться?
— Заблудилась, небось? — подсказывает новый знакомый, поглаживая одной рукой бороду, а второй приставляя толстую немного изогнутую палку, на которую до этого опирался, к дереву.
— Верно, — киваю, с радостью принимая безобидную подсказку.
И во все глаза гляжу на начинающего расстёгивать и снимать с себя телогрейку деда.
— Вчера еще потерялась. Днём.
— О-хо-хо-нюшки, — качает головой мужчина. — Бедовая ты, дочка. Ну, ничего, главное, живая-здоровая нашлась. А с остальным разберёмся, не переживай. Накось, держи.
Набрасывает мне на плечи свою одёжку, что укрывает, словно плащ, доставая практически до колен, и моментально согревает. Всё же в мокрых тряпках, даже являясь оборотницей, мало веселого бродить по лесу.
— Зовут-то тебя как, милая?
— Амилия, — выдаю правду, совершенно не думая скрывать от лесничего имени, придуманного мамой.
Вот располагает к себе дедушка, и всё тут. Душа к нему лежит. Уютный он какой-то, открытый, светлый. Да и Серебрянка с удовольствием принюхивается, не выдавая волнения и недовольства. А она-то всяко лучше меня должна улавливать скрытые мотивы и темные желания в душах.
Хотя… Винса-то мы с ней проглядели. Две тетёхи. И тут, конечно, ошибиться можем. Но почему-то после стольких разочарований и невзгод хочется уже простого и понятного. Без тайн, заговоров и жестокости.
— Эко имя чудное, — качает головой дед Исай, разглядывая меня более внимательно. — Оборотень, значит. Не ошибся.
Не успеваю скрыть реакцию тела, распахиваю глаза и на шаг отступаю, готовая уже вновь бежать, если вдруг мужчина что-то против имеет.
А дед только посмеивается в бороду, сверкая искорками довольства из-под кустистых бровей.
— Не бойся, дочка, не выдам, коли тайну надо-ть сберечь. Только ж имя у тебя ненашенское, выдаст раньше, чем успеешь на чём-то другом погореть.
— Я не… — хмурю брови, желая сказать, что ни с кем разговаривать и делиться о себе информацией не стремлюсь.
— Амилия… Амилия… Красивое имя. Но лучше давай будем звать тебя Аля. Как? Согласна? — подмигивает старичок, становясь враз моложе годков на десять.
— Согласна, — не раздумывая, принимаю помощь того, кто явно знает
— Что ж, Аля, бери из левого кармана конфету, суй за щеку и пошли, — вновь опирается на свой посох-палку мужчина и жестом предлагает следовать за собой. — Моя избушка в двух милях отсюда. Приглашаю.
— Но… неудобно… — пытаюсь отказаться.
— А другое жилище еще дальше, девонька. До первых деревень добираться часов пять, не меньше. Если уж сильно торопишься, отвезу. Но машина всё равно у дома стоит.
— Нет, не тороплюсь, — сознаюсь, понимая, что вновь даю о себе информацию незнакомому человеку. — Не ждут меня… нигде.
— Вот как? — оборачивается дед Исай, внимательно вглядываясь в глаза, будто читает по ним всё, что я не договариваю. — Что ж, значит судьба.
Не понимаю, о чем он. Потому серьёзно вслушиваюсь, когда мужчина добавляет:
— Я сегодня еженедельный обход не должен был делать, вчера срок подходил. Но такой ливень хлынул, что из дома носа было не высунуть. Вот и пришлось график сдвинуть. А так бы не встретились мы. Но, видать, заступница к тебе сильно благоволит, раз ты на меня сегодня вышла, а не плутала еще двое суток, как минимум, по этому хитрому дремучему лесу.
— Заступница? — уточняю непонятное.
— Конечно, — кивает, нисколько не удивляясь вопросу, лесничий. — Знаю я, что Луна — ваша богиня. Ей поклоняетесь. Вот она тебя и любит, девонька. Помни это и не забывай.
Конечно, не забуду. Луна-матушка — единственная моя собеседница, не считая отца, с которой я долгие годы веду беседы.
Р-р-р!
Урчит Серебрянка, намекая на себя. А я улыбаюсь.
Милая, ну, мы с тобой — одно целое. Хотя, ты права, поболтать обе любим. Это точно.
— А почему вы лес хитрым назвали? — задаю следующий заинтересовавший вопрос.
— Потому что он такой и есть. Захочет, чтобы кого-то не нашли, хоп, и пропадет тот человек… или оборотень, — хитро смотрит на меня дед, но не сердито, а с улыбкой, — вот был совсем-совсем рядом, а потом, раз, и пусто. Даже если эта пропажа близко находилась, в паре метров всего сидела, а этот хитрец что-то задумал и отдавать не захотел, в жизнь ни найдут.
Исай любовно притрагивается к вековой ели и поглаживает широкой ладонью по её стволу, прикрыв глаза. Словно общается мысленно.
— Думаете, лес меня спрятал? — поддаваясь убеждениям, спрашиваю тихонько, с интересом оглядываясь кругом.
— Не думаю, Аленька, знаю.
Глава 21
РАЙДЭН
Возвращение в восточный предел не запоминается: ни дорога, проглатываемая миля за милей под колесами внедорожников, следующих один за другим, ни тихий разговор между братьями, занявшими передние сидения и не пытающимися отвлекать меня ненужной сейчас болтовней.