Шрифт:
Часть I
1
Умереть им всем предстояло еще до ночи, не позже первых сумерек. И то благо: к смерти они приготовились еще утром. Впрочем, нет, не благо. Мучителен и труден оказался для братьев этот день.
А ведь прошлым вечером ничто этого не предвещало. Увидели отряд сарацин, открыто следующий по пологому склону, возмутились такой наглостью, ударили с налета, не устрашившись численного превосходства… Что это не сарацины и что в сложившихся обстоятельствах такое превосходство следовало бы уважить, поняли очень быстро – и вовремя сумели
Впрочем, вскоре, даже слишком вскоре, чужаки опомнились, оценили соотношение сил – и погнали братьев неотступно, как волки. Счастье еще, что местность им была в новинку… Лютгер, быстро переглянувшись с Бизанти, вывел свои копья к валунной гряде, откуда деваться было вроде бы совершенно некуда. Поэтому преследователи и не торопились, приотстали, сберегая силы коней… А на самом-то деле оттуда открывался путь в три расходящихся ущелья, все одинаково каменистые, всадники там следов не оставят. Главное – успеть исчезнуть из виду, и это получилось – враг не прямо на плечах висел.
Вот теперь пусть гадают, особенно когда тьма падет. Могут, конечно, натрое свое войско разделить, но тогда, даже если настигнут, окажутся в положении охотника, поймавшего секача за хвост.
Чужаки, скорее всего, это понимают и рисковать не станут. Так что двинутся всеми силами по какому-то одному из ущелий. И тут уж – один шанс из трех…
Однако чужаки поступили иначе. Основные силы придержав позади, они хлестнули вслед беглецам треххвостой плетью легких полусотен. То есть по двум другим ущельям, может, и десятки послали, как знать? А их настигла полусотня. Уже во тьме, но луна светила некстати ярко.
Счастье и чудо, что они сумели эту полусотню вырубить подчистую, ни единому не дав уйти. Тут главное было подстеречь, обернуться из бегущей дичи охотником. Одолеть-то просто: их все еще оставалось десять братьев-рыцарей, каждый со своим копьем, то есть по семеро конных ратников-полубратьев при каждом, и двое «гостей», ну, у этих копья рыцарские, не орденские, по пять ратников при полном оружии. На самом деле после недавней стычки число ратников чуть уменьшилось, но все равно – сила. Особенно если атаковать грамотно. Что тут сможет поделать жалкая полусотенка без доспехов, с луками и саблями, на легких некованых конях…
Тем не менее отбивались чужаки люто и сумели еще поуменьшить число бойцов чуть ли не в каждом копье. Последний даже едва не ушел. Да что там «едва» – ушел бы: пятеро его сородичей встали в заслон и отважно умерли, чтобы он пробился на простор, а там его настичь оказывалось некому. Лютгер рванулся было, но он явно не успевал.
Значит, все. Домчит весть своим, те сразу, еще до наступления утра, возьмут верный след – и уже не оторваться…
Бизанти в бою не участвовал, да от него, проводника, этого и не ждали. Но тут он вдруг ударил пятками своего коня, перемахнул через завал трупов, лошадиных и людских, и устремился следом. Тоже без доспехов, легкий, лишь с тремя дротиками-джеридами в седельном туле, на прекрасном арабском скакуне, не изнуренном сражением, он догнал беглеца почти сразу. Тот обернулся к нему с последней стрелой на тетиве, однако Бизанти коротко взмахнул рукой – и чужак полетел из седла, пронзенный насквозь: кажется, даже выстрелить не успел.
Затем
Лютгер наблюдал за этим с некоторым изумлением. Да, упустить ее было нельзя: лошадь без всадника, получись у нее ускакать, сама по себе вестью станет. Но намного резвее был галоп жеребца Бизанти… а им сейчас ох как не помешают запасные кони… Неужто и вправду поймать отчего-то оказалось настолько труднее, чем убить?
Проводник приближался ходкой рысью, держась в седле как влитой, и Лютгер сам не понял, отчего его удивление вдруг сменилось беспокойством. Лишь когда всадник оказался в полутора рутах [1] от него, вдруг сделалось ясно: выстрелить чужак все-таки успел.
Стрелу, пронзившую грудь, Бизанти выдернул и теперь держал ее в правой руке. Рану зажимать не пытался: даже в мертвом обманчивом мерцании лунного света было видно – это без толку.
– Смотри! – произнес Бизанти неожиданно звонко. Последним живым усилием протянул cтрелу Лютгеру – и обмяк, повалился на шею нервно затанцевавшего на месте жеребца.
1
Рут – средневековая германская мера длины, обычно составлявшая около пяти метров. (Тут и далее прим. авт.)
Скрипнув зубами, Лютгер той же рукой, что взял стрелу, ухватил и повод. Сменные лошади и вправду сейчас нужны, они в цену жизни.
Повернул к своим. Навстречу ему, прямо по телам, выехал Бруно, почему-то все еще с мечом наголо, будто хотел бой продолжить. Впрочем, опомнился. Бросил клинок в ножны, поднял забрало, хотел заговорить – но Лютгер опередил его:
– Кто?
– Брат Удо и брат Мостар. А брат Карстен ранен.
Другие воины, кроме братьев-рыцарей, для него не существовали. Лютгер промолчал, через плечо Бруно нашел взглядом сержанта Матиуса. Тот высоко поднял обе руки с широко растопыренными пальцами, потом левую пятерню сжал в кулак, а на правой снова пальцы развел – четыре, поджав большой. Ясно.
– И еще Бизанти ибн Курух, – подытожил Лютгер. – Доблестный рыцарь и наш брат во Христе. Вечный покой даруй ему, Господи, и свет вечный да воссияет ему.
Сейчас он уже снова смотрел на Бруно. Но даже если у того и шевельнулись губы, поди это различи: луна столь глубоко под забрало не заглядывала.
Мимолетом подумалось, что лучше бы им и вовсе не видеть лиц друг друга. Но увы: у обоих были новые шлемы, выкованные по особому заказу, с полностью поднимающимся наличником. В бою это иногда бывает очень полезно, пусть даже увеличивает риск. Однако сейчас…
– Да упокоит Господь его душу, – в один голос подхватили оба оказавшихся рядом гостя, бретонец Жансель де Тьерри и британец Мархог. А еще брат Вольфганг и с десяток ратников-полубратьев – все, кто был тут. После чего стало совершенно неуместно отвечать командиру что-то в таком духе: «Из сарацин подлинных христиан не получается, рыцарями они тоже не бывают».
– И да примет ее в свою славу, – деловито продолжил отец Петар, которого только что поблизости не было. Впрочем, он всегда успевал вовремя туда, где без него сложилось бы хуже. – Через Христа Господа нашего. Аминь.