Потерянная принцесса
Шрифт:
Теперь уж и вовсе незачем стало что-то возражать. Да и некогда. Едва хватило времени над своими мертвыми краткую молитву прочесть. А потом предстояло взять уставших коней в повод, пересесть на тех, что посвежее, – и спешить прочь. Ибо не вернувшаяся полусотня – это ведь тоже весть, точно указывающая, по какому из ущелий надо отправлять погоню. Вот только теперь она запоздает. Может запоздать.
Лютгеру подвели было одну из трофейных лошадок, но он пересел на коня Бизанти: тот не всякого всадника примет, да и вообще… И только тут заметил, что продолжает держать стрелу: ту самую, которую вручил ему проводник, считая это важным. Самым важным в последние мгновения своей жизни.
Стрела действительно
– Тартары, – сказал Бруно. Он так и сидел на своем громадном жеребце, хотя ему тоже подвели сменную лошадь: ту самую, от которой отказался Лютгер. – Воины ада. Показывал мне дядя их стрелы…
Наверное, он был прав. Бруно вообще довольно часто прав оказывался, ибо умен, опытен и многознающ. И родней богат, хотя это для орденского брата, может, не такое уж благо.
Но о воинах ада ему совершенно точно не следовало говорить в полный голос. От этих слов по отряду сразу круги пошли, как от камня, брошенного в пруд.
Лютгер кивнул, принимая к сведению, – и рысью послал коня вперед.
Адские выходцы. Тартары, они же татары, а еще их почему-то мунгалами иногда называют. Стрел их Лютгеру прежде видеть не доводилось, а те, которые свистели сегодня, не удалось рассмотреть. Но о самих воинах из ада он слышал, конечно. Да кто о них не наслышан…
2
Здесь и далее – отрывки из рифмованной латинской рукописи середины XIII в. «О татарском нашествии». Цитируются в переводе М. Гаспарова.
Вроде прежде не заходили они в Святую землю. Но на окраинах ее слух о них уже пошел – и если хоть десятая часть того, что рассказывали, была правдой, то расстояние им не помеха.
Говорят, что против них еще ни один осажденный город не выстоял. И в поле тоже христианское воинство победы над ними не одерживало: ни в Венгрии, ни в Полонии или Русции, ни в Персеиде с Тураном. Эти последние, правда, не христианские страны. Что ж, им от адских сил тоже пощады нет.
В справедливой ярости род людской карая,Дланью наказующей судьбы размеряя,Страшный Тартар Бог разверз от края до края,Тартара копытами грешных попирая.А сейчас под копытами малорослых тартарских лошадок и могучих орденских жеребцов гнойно пузырилась болотистая жижа: скверная вода, ржавая, будто кровью подкрашенная, вот только разглядывать ее цвет некому. Ночь растянула над землей черный плат, шлемы всадников мертво поблескивают в лунном свете, а на уровне конских бабок даже тени не ложатся – сплошной мрак, непроглядный, зыбкий. Трескуче ломается жесткий тростник. Такие вот нежданные болотца посреди щебенистых пустошей – проклятие здешних мест, но раз уж они есть, о них надлежит знать… и использовать себе во благо.
Может быть, выходцы из Тартара о них не слышали. Хотя у них там, наверно, болота из серного пламени.
Тартара с татарамиРазимые ударами,СтонемГлупость все это. Если не прямая ересь, богохульство, дезертирство, оставление в страхе рядов воинства Господня. Из плоти и кости тела этих воинов и их ездовых животных, берет их оружие, как любого смертного. Подвластны они усталости. Ошибаться тоже могут.
Вот пусть они ошибутся этой ночью, пусть гнилая трясина станет для преследователей худшей преградой, чем для преследуемых…
Тьмой Тартара изрыгнуты,Геенною воздвигнуты,Свирепствовать подвигнутыИ ими мы настигнуты!Вот и врешь, неведомый клирик, сочинивший эти строки, не настигнуты!
Говорят, реки они пересекают, пуская коней вплавь и сами плывя рядом, вооружение же переправляя на надутых мехах. Что ж, пусть применят это искусство в болоте, пусть попробуют напоить коней солоноватой влагой! И сами пусть надышатся лихорадочным смрадом. А нам дай силу выстоять, о Боже, прибежище наше в бедах, да обретем мы избавление по милосердию Твоему…
Звенело комарье. Проникало под кольчуги, жрало поедом.
Царства опрокинуты, вытоптаны грады,Под кривыми саблями падают отряды,Старому и малому не найти пощады,В Божиих обителях гибнут Божьи чада.Что ж. Наша обитель – с нами. Если все же будем настигнуты, то о пощаде молить не станем, но дорого продадим то, что враг думает взять за дешевую цену.
И вот тут, наконец, кончилась жижа, и под копытами зазвучал даже не камень, а травянистая степь.
Чуть не повалились все наземь от облегчения, люди и лошади. Но нельзя. Лютгер даже перевел коня с шага на рысь, так что остальным волей-неволей пришлось подтягиваться, пусть и из последних сил. Только в десятый раз дочитав про себя «Те Deum», объявил привал. И то сомневался – не рано ли, лучше бы раз пятнадцать, но что тут поделаешь, следует идти шагом слабейшего, а слабейшие и вправду были готовы упасть.
– Одно копье в дозор. Брат Бруно, у тебя все люди целы?
– Да, брат Лютгер.
Вдруг засомневался: следовало ли именно этому копью приказ отдавать? Но Бруно уже подал знак своим людям, и они стянулись к нему, чтобы выслушать распоряжения.
Вокруг раскинулся невысокий саксаульник. Кто-то из полубратьев устремился было к кустам, чтобы веток для костра наломать, но сержант Матиус глухо рыкнул на него – и тот осекся.
Скупо напоили коней из кожаных фляг, себе оставив лишь по глотку. Всухомятку перекусили несколькими горстями сухой чечевицы – овечий сыр, соленый, сейчас в горло не лез. Наспех проверили повязки раненых: только у одного рана начала кровить сильнее, остальные как-то перемоглись, и главное, перемогся брат Карстен, что раньше было не очевидно. Выпущенная почти в упор тяжелая стрела, точно такая же, как и та, которую вырвал из своей груди Бизанти, пробила Карстену пришлемную бармицу и глубоко вошла в шею – но, как стало ясно только сейчас, не задела ничего важного. Воистину чудо. Отец Петар, перекрестив повязку, бодро заявил: «Теперь до ста лет жить придется: non bis idem! [3] ». Брат Карстен бледно улыбнулся.
3
Здесь: «дважды в одно место не попадает» (лат.).