Потерянная родина

Лацис Вилис Тенисович

Первая ночь, проведенная им на палубе, и звездное небо пробудили в Ако неизбывную тоску по дому. Завезенный далеко в чужие водные пустыни, он уже знал, что и за краем света по ночам сияют те же самые звезды, что видны на небе Ригонды. Стало быть, не так уж далеко он отъехал. Мир, как видно, не так уж велик. Сознание, что тут же поблизости, за линией, где море сливается с небрм, находится родина со всеми дорогими ему людьми, вольной жизнью, повергло юношу в безысходную тоску. В первую же ночь он пытался бежать, но вахтенный матрос застиг его в тот момент, когда Ако хотел спустить в море самую маленькую корабельную шлюпку. Штурман Гопкинс как следует проучил беглеца и в наказание снова заточил его в канатный ящик под полубаком.

На другой день Ако не получил еды. На следующую

ночь его оставили на палубе, но велели спать на капитанском мостике, неподалеку от рулевого. Стоило ему пошевельнуться или попытаться встать, как грозный окрик матроса заставлял его замереть на месте.

Нельзя сказать, чтобы весь экипаж «Сигалла» относился к Ако враждебно и жестоко. Островитянин скоро почувствовал, что кок относится к нему довольно снисходительно. В Маленьком Саме он совершенно правильно угадал своего доброжелателя, особенно после того, как в одну из ночей Сам просидел рядом с ним на палубе «Сигалла» пару часов и все время что-то пытался объяснить Ако. Из отдельных уже усвоенных английских слов, жестов и гримас Маленького Сама Ако понял, что тот рассказывает ему о своем племени и о жизни этого племени. Он понял, что все, что можно было наблюдать на палубе «Сигалла», — всего лишь одна сторона жизни белых людей, что в их жизни есть еще много другого, хорошего, и что среди белых есть много добрых людей, которых Ако нечего бояться.

В лице Маленького Сама Ако нашел ту моральную опору, без которой жизнь на «Сигалле» была бы слишком страшной и беспросветной. И, может быть, только благодаря тому, что на палубе китобойного судна был этот маленький, ничем не примечательный представитель белой расы, в сознании Ако в самом начале его знакомства с белыми людьми не укоренилось превратное, уродливое представление о всей белой расе.

Ако притворился, будто отбросил всякую мысль о бегстве. Он работал, выучил несколько слов на языке белых людей, вел себя очень смирно, но всегда держался настороженно с людьми на корабле. Он не доверял им ни в чем, так как знал, что они коварны и враждебны ему. Как зверь, не знающий природы человека, сначала он смело приблизился к людям, как к дружественным существам. Но теперь они его уж ничем не заманят.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

На двенадцатое утро после отплытия с Ригонды на пути «Сигалла» показались жировые полосы, которые оставили кочевавшие здесь кашалоты. Судя по обилию полос, где-то поблизости должна была находиться порядочная стая животных. Маленький Сам, самый остроглазый из всех, забрался в бочку на фок— мачте и часами смотрел на море. Около полудня он заметил несколько фонтанов милях в четырех к северу от корабля. «Сигалл» сейчас же переменил курс и стал плавной дугою заходить кашалотам наперерез. На палубе все было приготовлено для охоты. Самый лучший гарпунер, боцман Иварсен, стоял у гарпунной пушки на палубе. У некоторых матросов в руках были ружья, заряженные разрывными пулями. Остальные возились у лодок, приводили в порядок стеллажи и котлы для вытапливания жира. Праздное путешествие окончилось; все знали, что теперь начнутся тяжелые трудовые дни.

Ако первый раз в жизни увидел этих гигантских животных. Некоторые старые самцы держались в воде стоймя и предоставляли морским волнам покачивать свои мощные тела, напоминавшие глазу европейца огромные бутылки, а в сознании Ако вызвавшие несколько своеобразное сравнение: ему казалось, что по поверхности воды плывут громадные живые хижины, целый поселок.

— Тебе надо много работать, всем работать, день и ночь, — пояснил Иварсен. Ако уже начал кое-что понимать в речи белых людей. Он знал, как называется хлеб, вода, паруса, лодка, корабль, рука, нога, швабра и другие простые вещи. Легче всего ему давались те понятия, которые на родном языке Ако не имели своих обозначений, а на корабле и в обиходе белых людей встречались в великом множестве. Мозг этого одаренного сына природы можно было сравнить с просторной житницей со множеством закромов, не заполненных еще и до половины, поэтому он легко вбирал в себя потоки впечатлений и понятий. Если бы команда «Сигалла» проявила желание заняться

воспитанием Ако, она, вероятно, вскоре имела бы основание гордиться результатами своих трудов. Но мы уже знаем, какого сорта людей представляла собой эта сборная орава охотников и каких методов они придерживались в своей цивилизаторской деятельности.

…Два месяца продолжался адский, нечеловеческий труд, когда приходилось забыть об отдыхе и нормальном сне. Если измученные матросы валились с ног, капитан Мобс поддерживал их энергию с помощью алкоголя. По уши забрызганные кровью, жиром и ворванью, они брали своими смердящими руками посудину с зельем, пропускали глоток огненной влаги и продолжали свой рабский труд. Особенно понукать их Мобсу и Гопкинсу не было надобности. Ведь у них аккордная работа — чем скорее наберут полный груз, тем скорее попадут на берег, а заработок будет одинаков, независимо от того, сколько времени они провели на промысле. Нет, понукать их вовсе не приходилось, но если бы Мобс не делал этого, он не был бы Мобсом. Поэтому целыми днями гремел его голос то на палубе, то в трюмах, он бранился и бесновался, как разгневанный пророк, для острастки бил нерасторопного по уху, а иногда даже угрожал револьвером.

Нелегко было набрать полный груз. Иногда приходилось кружить по нескольку дней, пока удавалось забить какого-нибудь самца, а потом — снова рыскать по морю в лоисках нового экземпляра.

Выстрелом из пушки загнав гарпун в тело кашалота, охотники давали животному немного побуйствовать и обессилеть, потом подтягивали его поближе к судну и приканчивали парой разрывных снарядов, целясь ими в легкие кашалота. Убитого кита прочной цепью привязывали к борту корабля, потом спускали стеллажи, на которые сходили матросы, срезающие жир. К плавникам кита прикрепляли канат и с помощью лебедки отделяли от тела животного пласты жира толщиною в полтора метра. В то же самое время на крепком конце к голове кашалота спускали матроса. Он отрубал топором нижнюю челюсть животного, которую затем поднимали на палубу, чтобы добыть так называемую рыбью кость с красивыми зубами. Громадную голову кашалота, предварительно разрубленную на две части, тоже поднимали на палубу, здесь из нее извлекали китовый жир. Разделка пригодных частей тела кашалота продолжалась несколько часов, после чего развязывали цепь и бесформенную тушу бросали в море.

Судовая лебедка опускала огромные пласты жира в трюм корабля, где их разделывали на продолговатые куски, потом их опять выбрасывали на палубу и надрезали. Теперь можно было закладывать куски в котлы и вытапливать жир.

Котлы находились внизу, под верхней палубой. Дровами обычно вытапливали только первую закладку, а потом огонь поддерживали обезжиренными шкварками. Полученную ворвань остужали и сливали в бочки. Из одного кашалота выходило от сорока до ста бочек ворвани, в зависимости от размеров животного, не считая китового жира и амбры.

В промысловые дни на корабле была такая грязь, стоял такой смрад, что у людей спирало дыхание. Матросы работали полуголыми, а капитан Мобс благодарил бога за тихую погоду, позволявшую вести работу непрерывно. Бочка за бочкой наполнялась драгоценной жидкостью, они выстраивались тесными рядами в трюме, и когда один ряд был закончен, начинал заполняться другой. Корпус «Сигалла» оседал все глубже, а мягкий пассат колыхал на океанских волнах останки убитых великанов, вокруг которых толпились глубинные хищники, деля между собой то, что для людей оказалось негодным.

Истекавшие потом, заляпанные жиром матросы скрашивали часы работы всяческими рассказами, связанные с их теперешним занятием. Главным героем этих рассказов, был кашалот, легендарный колосс, который, разъярившись, мог потопить даже корабль. Эрик Свенсон говорил, что в молодости знавал одного старого китобоя, который своими глазами видел знаменитого «кусаку» — новозеландского Тома. О новозеландском*» Томе слагались песни и легенды. Этого лихого кашалота никто не мог поймать. Его спина была утыкана гарпунами и напоминала спину ежа. Однажды несколько судов общими силами пытались его одолеть, но он в мгновение ока разбил и разнес в щепки девять лодок, убил четырех человек, а остальных обратил в бегство.