Потерянное поколение
Шрифт:
– Однако! Ты чего несешь? Каких мужиков? – Испытывая радость возвращения в привычную жизнь, Фаина Андреевна уткнулась в приятно пахнувшие волосы подруги,– Люба-а-нюшка, роднулька!
– Ты букет видела? Это тебе Рахим подарил.
– Господи! Только этого не хватало!– Старший, или как их там, бригады чеченцев- шабашников, не первый год строящих в совхозе то фермы, то ремонтные мастерские или еще что, Рахим, давно оказывал знаки внимания Фаине Андреевне и, это больше пугало, чем радовало.
– Представляешь, вчера вечером притащил букет, знаешь, говорит, как нужно букет делать, чтоб дольше не завял? Нет,
– Предполагаю откуда.
– Думаешь я? Мне надо!– Люба суетливо задвигала предметы лежащие на столе,– наверное Дашка, с отдела кадров… Я ему говорю чётное число нельзя, нехристь,
покойникам говорю четное, забери одну. А он, если одну заберу, значит недодам синеокой, и ушел. Думаю, черт с тобой, сама уберу, ну и работаю. Через час приносит еще одну, только белую. Так пойдет, спрашивает. Пойдет, говорю. Вот гад! Мне только шоколадки, и то когда ему что-то надо, а тебе вон, целый веник! Ну где справедливость а? Я же красивее тебя.
– Вообще-то, у тебя муж есть, красивая.
– Это тебя и спасло, не будь у меня Кольки, я бы тебя сейчас за космы по полу таскала. Пригрела змеюку.
– Может он толстых не любит.
– Это я толстая?!– Люба вытянула губы трубочкой,– да я всего на два килограмма тебя тяжелее!
– На два триста, и ниже на пять сантиметров.
– Какая же ты всё-таки мелочная!
– Справедливая.
– Нет мелочная, не спорь с начальством!
–Пользуешься служебным положением?
– Синео-о-кая,– Люба передразнила Рахима,-плоскодонка!
– Груша перезрелая!
Женщины рассмеялись.
– Ох Фионка, как без тебя скучно было, даже не представляю, как до тебя жила.– Люба с нежностью посмотрела на подругу, -и тяжело одной, Будда каждый день к себе вызывает, то сделай, другое сделай! Я ему, у меня не сто рук, а он, ты с Дарьей чаи поменьше пей! Откуда все знает? Ведь в конторе только с утра. Вчера Таньку, ветеринара, коров осеменять обучал. Та ревет, не буду я, я что, бык? А он, мол, до племенного быка тебе не дотянуть, но осеменять будешь. Танька орет, уволюсь, Будда молча прижал к себе погладил, и говорит, поплачь, поплачь легче будет, и ушел. Ну не изверг?
Сочувствуя ветеринарше, помолчали.
– Ты от Рахима то шибко не шарахайся, ну и что, что чечен, тебе всего тридцать шесть…
– Уже тридцать шесть.
– Тем более, жить надо, понимаешь, жить. А он мужик хороший, вежливый,– не позднее как три дня назад Люба с «вежливым мужиком» крыли друг друга отборными матами, суля друг другу такое, что даже в страшном сне не присниться. Впрочем разошлись как всегда мирно.
– Присмотрись.
– У него ж семья на родине.
– Ну и что? Им коран позволяет многоженство.
– Ну знаешь, я женщина, а не самка!
– Женщина, между прочим, самка! В первую очередь самка, а уж потом все остальное. Я без Кольки, больше недели прожить не могу, психовать начинаю. Че краснеешь то?
То ли воспитание, то ли врожденное что-то, но Фаина старалась всегда уходить от таких разговоров, и если все же касались этой темы, стыдливо краснела как
В дверь заглянула Лена, секретарь,– Любовь Николаевна, вас Будда зовет.
– Какой он тебе Будда? Малявка еще!
– Фи.-Сквасив гримаску, Лена закрыла дверь.
– Так, Фай, на вот тебе, разбирайся,– Люба через стол протянула кипу бумаг,– господи помилуй, чего он там опять, удумал.
Оставшись одна, Фаина Андреевна добросовестно уткнулась в бумаги, пытаясь вникнуть в содержание. Получалось не очень. Букет, стоящий на подоконнике, невольно притягивал взгляд женщины. В душе рождались какие-то нехорошие чувства, от которых самой стыдно, было что-то в них более от животных, чем человеческое, что-то низменное, порочное и, как ни крути, заманчивое, желанное. «Что это?»– Она понимала, это не любовь, это что-то другое, в чем признаться даже самой себе не хотелось. «Я отдала ему лишь тело, душа же отдаваться не хотела».– Вспомнились строки стихотворения, написанные Марией Стюарт, шотландской королевой… В дверь постучали.
– Не помешаю?– В отличии от своих земляков Рахим говорил без акцента,– Здравствуй, синеокая. С приездом.
По свойски, без приглашения, сел за стол напротив Фаины.
– Не называй меня так,– чувствуя, что краснеет и, от этого еще более смущаясь,
Фаина искоса бросила взгляд на кавказца.
– В турецком серале, очень ценились черкешенки, знаешь почему? Они краснели, по поводу, и без повода.
Зря Рахим, ох зря! Не всегда эрудиция на пользу. Тем более, когда эрудиция, ради эрудиции. А шанс был.
– Вот что, Рахим…– медленно, даже очень медленно, женщина подняла голову и с решимым спокойствием встретила его взгляд,– за цветы, конечно спасибо, но больше не дари мне, никогда и ничего. И так пойдут разговоры…
– Ты боишься сплетней?
– Их тоже… У меня дочь. Но не это главное. Не скажу, что ты мне не нравишься… Скорее наоборот. Но это, не то, что мне нужно.
«Ты хочешь, чтоб я на тебе женился?!»– Чуть не сорвалось с губ Рахима… Вспомнился вчерашний разговор с Любой.
– Она не такая, Рахим. Ее цветами не купишь.
– Чем же купишь?– Спросил Рахим, настраиваясь на привычный, шутливый тон,– машиной что ли? На машину в ней веса мало.
– Дурак ты, Рахим,– не приняла шутки Люба,– ее не купишь ни чем. Я ее двадцать лет знаю.
Глядя в глаза этой молодой, цветущей женщины, он вдруг неожиданно для себя задался вопросом, знает ли она сама, чего хочет? И сам ответил,– знает. Штамп в паспорте ничего не значит, нет. За дни ее отсутствия, Рахим как-то, даже несколько неожиданно для себя, сильно заскучал по этой женщине и, теперь с наслаждением всматриваясь в лицо Фаины, находил в нем что-то новое, неуловимое, каждое мгновение иное, на которое хочется смотреть и смотреть. Он любовался ей. Может впервые в жизни смотрел на нее, как на самое совершенное произведение природы, поднесенное в дар мужчине,– женщину. «Это не то, что мне нужно». Не желать ее, не обладать ей, а любить, просто любить,– вот что ей нужно. И она полюбит в ответ, и приумножит любовь, сама собой, детьми, рожденными от тебя, и, тем состоянием души, которое не приобретешь ни за какие материальные блага,– счастьем!