Потерянные души
Шрифт:
Я проехал мимо дома, где жила ее мать, и затормозил. Ее никогда ни в чем не обвиняли, но ведь это могло быть результатом сделок мэра в задней комнате; а может быть, суды не были готовы признать тот факт, что по всей стране женщины, подобные ей, живут в одиночестве, брошенные с детьми. Ее существование намекало на мозаичное состояние наших жизней, на общество, в котором почти каждый второй брак завершается разводом.
Разумеется, мы о подобных вещах не говорим; мы жили бок о бок с потерянным поколением маленьких детей, детей с ключами от квартиры, детей, самостоятельно возвращающихся из школы, отпирающих двери дома или квартиры,
В последние годы я ездил на вызовы из домов, где дети забирались в аптечки и глотали таблетки, где дети падали и в панике звонили 911, где дети знали наизусть свои адреса и телефонные номера. Я отвечал на вызовы, когда дети оставляли плиту гореть и чуть не сжигали дом. В подавляющем большинстве подобное случалось в жилищах одиноких родителей. Нас окружал мир печали и одиночества. И нам не хотелось смотреть этим фактам в лицо.
Я заметил движение у занавески, сделал еще круг и увидел в окне женщину. Было странно думать о ней — одна в квартире, с кучкой пепла — останками ее дочки, с обрезками ногтей и прядками волос.
Со времени гибели девочки прошло около двух недель.
Я снова проехал мимо дома. Женщина все еще смотрела из окна. Выглядела она совсем не так, как мне представлялось. Она была привлекательна в своей печали, а возможно, мне померещилось — ведь я знал, что с ней произошло, и сострадал. Она напомнила мне о моем собственном положении.
Захотелось остановиться, подняться в ее квартиру, спросить, не нужно ли чего-нибудь. Я чувствовал: это и называется порядочностью, мне следует сделать это ради самого себя, — но я этого не сделал. Голос рассудка. Во всяком случае, в этой форме я к ней не пойду.
Я вспомнил, как смотрел с Джанин «Выбор Софи», когда фильм только вышел на экраны. Мы вместе испытали один и тот же ужас, когда Мерил Стрип было предложено выбрать одного из двух ее детей, принести подобную жертву. После того как мы расстались, я уже один посмотрел «Крамер против Крамера» — в кинотеатре, где билет на дневной сеанс стоит полтора доллара. Мне хотелось еще раз увидеть, как Дастин Хоффман в образе своего героя учит сына кататься на велосипеде в Центральном парке. Я просто сидел и смотрел, как Хоффман давится слезами, выкрикивая имя своего сына.
И тогда же меня потрясла мысль, что снова Мерил Стрип, игравшая мать, выбирала — на этот раз между мужем с ребенком и другой жизнью. Внутри нас всех что-то происходит, и это что-то учит нас, как жертвовать и выживать без наших детей.
Я закончил патрулирование. Снег было перешел в изморось, затем опять превратился в снег, как на протяжении многих монотонных зимних вечеров, которые стали для меня привычными. Сезон умирания, тихий кошмар пригородов.
На ступеньках дома стоял керамический горшочек. Меня подмывало швырнуть его в мусорный бак.
Я снял форму и переоделся. Макс посматривал на горшочек. Я хотел было поставить его перед псом, но не поставил.
Дом был разделен на четыре квартиры. Общая входная дверь оказалась выломанной, что объясняло, каким образом ребенок выбрался на улицу в ту ночь.
Я поднялся по скрипучей лестнице. На дверях были номера.
Я поставил горшочек перед дверью Кэндол, подождал, набираясь духа постучать, и тут внизу кто-то открыл свою дверь. Он продержал ее открытой ровно настолько, чтобы разглядеть меня, потом захлопнул и запер.
За краткую долю секунды я успел узнать этого типа — Реймонд Лейкок, тип, которого я несколько раз задерживал, — мелкий торговец наркотиками, состоявший в каком-то родстве с мэром. Его возникновение настолько меня обескуражило, что я ушел.
Какое-то время я просидел снаружи в машине, а потом уехал.
Когда я поел, убрал со стола и включил посудомойку, то снова подумал о Кэндол. Интересно, взяла ли она горшочек? Я набрал номер, который запомнил из распечатки.
Она сразу же взяла трубку. В голосе — отчаянье. Она захватила меня врасплох, прежде чем я успел открыть рот:
— Прости… Мне не следовало бросать трубку… Я тебе не угрожала. — Я услышал, как она всхлипнула. — Я боюсь. Скажи что-нибудь, пожалуйста. Скажи, что любишь меня. Скажи, что простил… Пожалуйста…
Я ничего не сказал.
Она колебалась.
— Пожалуйста… я хочу тебя увидеть… Прошу тебя… — И внезапно умолкла. — Кто это?
Я осторожно положил трубку. Постоял в темной тишине. Снова позвонил, но никто не ответил.
Глава 11
Всю ночь, проведенную без сна, ее молящее одиночество просачивалось в мое сознание. Я понимал эту агонию тоски. Я хорошо ее узнал после развода. Это чувство отчуждения, перемещения в никуда поднялось во мне. Бремя вины в смерти ребенка налегло на нее и на все вокруг.
Я ощутил близость с ней. Не позвонить ли ей еще раз и сказать, что это я нашел ее девочку? Это могло стать началом разговора. Я было набрал номер, но сразу же повесил трубку.
Едва рассвело, я припарковался напротив автостоянки мэра. Небо затягивали тяжелые тучи. Молочное свечение старой торговой улицы. Какой-то мотель рекламировал недельные расценки. Старый кинотеатр совсем обветшал и был закрыт, но скобяная лавка все еще держалась на плаву. Свадебный и цветочный магазины, где Джанин купила подвенечное платье и букет невесты, были заколочены, как и фотоателье, где мы сняли новорожденного Эдди. Словно попадали костяшки домино, поставленные друг за другом.
Приехал мэр в тяжелой парке на подкладке из искусственного меха. Когда он вылезал из машины, его дыхание закурилось клубами пара. Он притопывал и ежился от холода, держа в руках кофе, коробку с плюшками и пластиковый пакет с сырыми овощами. Он вступил в полосу здорового питания.
Несколько минут я следил за ним, будто из засады, наполовину опустив стекло, и услышал бряканье ключей, когда он отпирал трейлер, который служил ему конторой.
Трейлер внезапно озарился бледно-оранжевым светом. Мэр включил газовый нагреватель. Мне было видно, как он движется внутри. Уже занятый делами, проверил автоответчик. Когда я поднялся по стальным ступенькам в трейлер, он успел преобразиться в торговца, благодаря клетчатому блейзеру и сверкающим сапогам.