Потерянный альбом
Шрифт:
— С этим разобрались, и вроде бы успешно, все уладили…
— По-моему, тогда все уладили; выходит, сейчас уже что-то другое, что-то новое…
— И это тоже уладят, я не сомневаюсь…
— Потому что они обязаны: не сомневаюсь, они все уладят…
— Потому что становилось очевидно, что ему уже нужна профессиональная помощь; я хочу сказать, мы уже долго пытались справиться с болезнью, — и мне просто не хотелось больше откладывать; и в то же самое утро мы с ним поехали к тому же терапевту, к которому обращались по поводу свинки несколько лет назад, когда ему было четыре; и я прошу Мэттью, прошу Мэттью объяснить терапевту своими словами, как у него болит голова, как головная боль словно бы плавает у темечка и позади лба, и что становится настолько плохо, что его
— Ну и, понимаешь, я, не откладывая, звоню в мэрию…
— Я звоню в мэрию…
— И мне отвечает женщина, хотя она не представилась…
— Даже на вежливый вопрос, как ее зовут…
— Вежливый вопрос …
— И не успеваю я договорить, по поводу чего звоню…
— Не успеваю я даже начать…
— Мне сообщили, что сейчас нет никакой информации…
— И стоило наконец дозвониться, когда кто-то наконец взял трубку и женщина сказала Да…
— И я понимаю, что она…
— И я слышу, просто по голосу…
— Мне сказали, что видели листовку, так что я…
— Мне сказали, что уже ее видели; и когда я…
— Но не думают, что существует повод для беспокойства; так что в ответ я его благодарю…
— И тогда я звоню Берримену, в мэрию, думая, раз они там так близко общаются, то должны что-то знать…
— И надеясь, может, получится дозвониться…
— И действительно, они все знали, они уже знали…
— И я звоню Берримену, в мэрию, и мне там сказали, что, насколько им известно, волноваться не о чем…
— И женщина мне там ответила, что тоже звонила в мэрию Изауры, все утро, сказала она, и не могла дозвониться; так что я ее благодарю и…
— И вот набираю полицию…
— Звоню я в полицейский участок Изауры, на Ист-Мейн…
— Потому что не знаю, что еще делать, вот и звоню в полицию…
— Я звоню в полицию…
— И я сижу здесь на кухне, думаю Мои глаза… мое зрение… мои глаза… — все те случаи, когда во время упражнений по каллиграфии символы бледнели и расплывались перед глазами, и все те случаи по ночам, когда свет в ванной включен, а ручку дверцы душа все равно не видно…
— И на прошлой неделе, когда по дороге с работы по Огустин-стрит вдруг так закружилась голова, что пришлось присесть на бордюр, и мне даже нечего было сказать в свое оправдание, когда сзади остановилась девочка на велосипеде, остановилась и смотрела на меня…
— И эта волокита, эта чертова волокита — я сижу и гадаю, как же после стольких лет, после стольких лет…
— И как я веду себя с мужем, как срываюсь на него, как срываюсь с цепи на абсолютно ровном месте, из-за того, что он допоздна засиживается в «Марти», — я же знаю, что это ерунда…
— А теперь от жителей в округе Озарк-парка снова будут откупаться, уж не сомневаюсь: тысячи долларов якобы им на дома… ну конечно…
— Потому что все это время, все это время меня мучил вопрос, все это время меня мучил вопрос: астма…: откуда, черт возьми, у Джерри астма…
— Улучшение жилищных условий, платить за которые придется мне; а откуда еще возьмутся деньги? — ведь понятно, что они берутся откуда-то…
—
— Хотя, может, в этот раз границы расширят; им придется, им придется постараться побольше, им придется зайти дальше, чем в прошлый раз, потому что о тех домах уже позаботились, они уже свое получили, и поэтому я…
— Сижу здесь и все время — все свое время — трачу на то, чтобы придумать, как отсюда выбраться; это мой дом, это мои комнаты и стены; но теперь мне не надо ничего, только бы съехать; весь прошлый вечер думала о возможностях уехать, просто потерялась в мыслях о средствах убраться отсюда, сидела и не воспринимала щебет и блеск телевизора в гостиной: можно загнать «бьюик» и жить на эти деньги, пока я не обоснуюсь где-нибудь еще — может быть, в Чикаго: всегда хотела съездить в Чикаго; или можно перебраться в комнату Джонатана у моей сестры в Окленде, пока он учится в Северо-Западном университете; или можно поискать того парня, который говорил, что у него есть ресторан в Таосе, и согласиться пойти к нему официанткой; или можно…; и я слушаю себя — сижу и сама слушаю себя; и вижу картины, как все это делаю, и чувствую безотлагательность за их импульсивностью, и понимаю, что это все, что я могу: все, что я могу, — это слушать себя; не больше; все, что я могу, — это сидеть и слушать себя…
— И тогда, только после того, как уже было поздно, только тогда меня осенило: только после того, как я трясла дуршлаг, пока с него больше не капало, и унесла его от раковины; и только после того, как я выловила влажное спагетти щипцами на тарелки и выровняла три скользкие горки по высоте; и после того, как наложила ложкой соус путтанеска из кастрюли, стоящей на горящей конфорке, и посыпала петрушкой, и взяла тарелки, и держала тарелки, чтобы их подать, — тогда, только тогда, на кухне с тарелками в руках, только тогда…
— Я иду по третьему проходу — хлопья, соусы и масло для приготовления — и беру масло из ростков пшеницы «Кречмер», свое любимое, пол-литровую бутылку; и радуюсь, что оно нашлось — этот объем у них часто кончается; потом в конце магазина толкаю тележку мимо низких холодильников с курицей и сворачиваю в шестой проход — печенье и крекеры — за своими «Лорна Дун»; и заодно, пока я там, прихватываю пачку «Вена Кримс» — почему нет? потом направляюсь в последний проход, где расстилается зал и стоят большие столы с продуктами; и поворачиваю за угол, оглядываюсь, и тут прирастаю к месту: просто держусь за тележку и не могу пошевелиться, без движения среди пирамид из яблок и грейпфрутов и рядов редиски и морковки — разноцветных продуктов в просторном зале; словно кто-то сыграл низкую и мощную ноту на пианино, и казалось, точно все замедлилось и двигалось через цепляющуюся, липкую жидкость, из-за которой все тянется, и обмякает, и приглушаются шаги, и притушен гул холодильников, и появляются мутные барьеры и непреодолимое расстояние; и все, что было в голове, все, что было в голове, — что выглядит все точно так же…
— Но тут я вижу…
— Тогда я вижу, что все вовсе…
— Все вовсе не точно так же, нет…
— Хотя стиль был тот же, но в глаза бросились отличия…
— Я увидел, что пришло новое…
— Уже! думал я: уже новое…
— И, признаюсь, мне было почти страшно смотреть: почти не хотелось это видеть…
— Не хотелось там находиться…
— Тот же шрифт, вижу я, и те же две страницы…
— И не хотелось открывать…
— А когда я открываю — то пожалуйста, прямо на первой странице…