Потерянный дневник дона Хуана

Абрамс Дуглас

— Уверяю вас, не следует жалеть денег на то, чтобы разгадать секрет счастливой семейной жизни, — настаивал Мануэль. — Пригоршня реалов — это пустяк по сравнению с тем адом, в который может превратиться семейная жизнь.

— В самом понятии «счастливая семейная жизнь» таится противоречие, — жестко заметил маркиз.

— Я вовсе не надеюсь обрести счастье в семейной жизни, — сказал дон Хосе, высыпая на стол пригоршню реалов. — Но меня занимает философский вопрос: как может столь цветущий, полный жизни мужчина отказаться от… от своих

потребностей?

— Ответ, мой господин, будет простым, но не легким — будь он легким, мы бы разорились.

Все замерли в ожидании продолжения.

— Чтобы хранить верность своей супруге, женатый мужчина должен только смотреть по сторонам, но ничего не трогать.

— Ах, вот оно что! — воскликнул я. — В таком случае да хранит меня Пресвятая Дева Мария от супружеских уз.

Это замечание вызвало взрыв хохота. Смеялись все, кроме дона Эрнана, который по-прежнему выглядел подавленным, даже в отсутствие любовницы, которая вышла попудрить носик.

— Как правильно сказал дон Педро, семейная жизнь и счастье — понятия несовместимые. Моя жена ревнует меня к любовнице, а любовница ревнует к жене, и обе требуют бесконечных доказательств любви.

— Именно с этой целью вы участвуете в боях быков? — поинтересовалась Альма, намекая на то, что лучшим доказательством любви к женщине является храбрость в схватке с быками.

— Да, — мрачно подтвердил он. — Я не знаю. Возможно, мне следует покончить со всем этим. Жена подарила мне трех сыновей, и она любит меня, любит по-настоящему.

Мы все уставились на беднягу дона Эрнана. Он родился не в том месте и не в то время. Жизнь в Севилье была похожа на азартную игру, где каждый делает ставку сразу на несколько карт. Сокровища, которые текли сюда непрерывной рекой, обесценили и деньги, и брачные узы, и сам смысл жизни. Никто из мужчин даже не помышлял хранить верность собственной жене, и Мануэль в этом смысле был явным исключением. Возможно, именно этими соображениями отчасти можно было объяснить мое нежелание связывать себя узами брака. Я не хотел жениться на женщине, заведомо не собираясь хранить ей верность. Я слишком часто мог наблюдать, какое бесконечное страдание может причинить такая двойная жизнь.

— Дон Хуан, а как вам удается сделать счастливыми всех ваших женщин? — печально обратился ко мне дон Эрнан.

— Подобно священнику, который служит Господу, я служу женщине. Я преклоняюсь перед каждой и в то же время не принадлежу ни одной. Иными словами, я никогда не женюсь ни на одной из них.

Простота моего объяснения вызвала новый взрыв смеха.

— И все-таки признайтесь, — настаивал дон Эрнан, — женщины, которых вы соблазнили, не могли не затронуть вашего сердца.

— Вольнодумец чувствует не сердцем, но кожей.

Маркиз посмотрел на меня с восхищением.

— Но как же вам удалось сделать бесчувственным собственное сердце? — продолжал недоумевать дон Эрнан.

— Вокруг него следует возвести крепостные стены и ни в коем случае

не опускать мост. Вы, мой друг, впустили в свой замок сразу двух женщин, и теперь их ревность разрушает его, а заодно и вас.

— Неужели вы никогда не влюблялись ни в одну из женщин?

— Можно влюбиться во всех сразу и никому не отдавать предпочтения.

— Лично я не могу соблазнять каждую, как это делаете вы, дон Хуан, и потому должен заботиться о тех двух, что у меня есть.

— Но есть одна женщина, которую дон Хуан никогда не сможет соблазнить, — коварно сказал маркиз.

Все обернулись и посмотрели на него.

— И кто же сумеет противостоять чарам дона Хуана? — недоверчиво поинтересовался дон Хосе.

— Донья Анна.

— Кто это? — не понял дон Хосе.

— Прекрасная и благородная донья Анна, дочь дона Гонсало де Уллоа, командора ордена Калатравы.

— Неужто она и в самом деле сможет устоять перед обольстительным доном Хуаном? — засомневался дон Эрнан.

— Она из тех женщин, которые не подарят свое сердце ни одному мужчине.

Похоже, маркиз продолжал плести интриги против командора и сейчас специально дразнил меня, стремясь вовлечь в свою игру. Я решил немного подыграть ему.

— Но я взываю вовсе не к сердцу женщины. Прежде всего, я взываю к ее разуму, который мужчины обычно недооценивают в женщине. А уже через разум взываю к ее лону, которое часто не подчиняется ее воле, как это бывает у мужчин.

— Разум доньи Анны невозможно совратить.

— Но именно вы учили меня, что не бывает женщин, которых невозможно совратить.

— Любое исключение, как известно, лишь подтверждает правило, — сказал маркиз. — В самом деле, у каждой из них есть своя тайна, которая позволяет овладеть ее душой.

Мы все задержали дыхание, пытаясь вникнуть в дьявольский смысл его слов.

Понимая, что маркиз нарочно подогревает во мне интерес, я был вовсе не намерен позволять ему играть моими чувствами и управлять моими действиями. Он собирался уничтожить донью Анну или ее отца моими руками — воспользоваться моим дневником или подослать шпиона, чтобы следил за ее окном. Однако ему не удастся заманить меня в эту ловушку. Я поднялся из-за стола и, извинившись, сказал, что мне пора уходить.

— Дон Хуан, — окликнул меня маркиз. — Надеюсь увидеть тебя завтра вечером на приеме, который я устраиваю в честь праздника Тела Христова. Там ты сможешь повидаться с доньей Анной.

— Премного польщен вашим приглашением, дон Педро, но мне не доставляет радости наблюдать, как Святая инквизиция расхаживает по улицам вместе с праздничной процессией.

— Надеюсь, ты передумаешь, — сказал он.

Я раскланялся со своими друзьями — с Альмой, Сереной и Мануэлем. Я покидал таверну, так и не поддавшись на женские чары. Впрочем, воспитанный в лоне церкви, я ненавидел поститься, и потому с благодарностью принял развлечение, которое поджидало меня на пути домой.