Потерянный Ван Гог
Шрифт:
«Лотрек? Гоген? Что-нибудь с Таити или Мартиники? Теплее? Мне же ты можешь сказать, Аликс? Ну, кому я могу проболтаться? Строго между нами, ну?»
И хотя в конечном счете Аликс так и не раскололась, она сказала достаточно: не Сезанн, не Лотрек и не Гоген. Итак, кто остался? Сера или Ван Гог. Из общения с Аликс Дженнифер уже знала, что та не была поклонницей Сера.
Проделав эти умозаключения, Дженнифер поняла, что делать. Сначала она вывела Аликс на Ван Страатен, затем рассказала ему. Сделав себя незаменимой, бесценной.
И
Продолжай в том же духе, велел он, и она пообещала, что так и сделает.
Накрыв стол и разложив столовое серебро, она окинула взглядом стену с черно-белыми гравюрами в рамках: Макс Бекман, Эрнст Барлах, Отто Дикс.
Все «дегенераты». Все очень дорогие. Потом надо будет прихватить их с собой.
Услышав звук ключа в замке, она взяла бокал вина и поспешила к двери.
– Дорогуша, – произнесла она.
– Чувствуется, ты глотнула бургундского, – заметила Аника Ван Страатен.
– Глотни и ты, у нас будет одинаковый вкус. – Дженнифер подала ей бокал.
Аника отпила немного вина.
– Ну что, – сказала Дженнифер. – Как прошел твой день? Расскажи мне все.
18
Аликс расхаживала взад-вперед: поездка в пригород взволновала ее, а мои вопросы разозлили.
– Я не говорила Ван Страатен, что это за картина! Я просто сказала: картина.
– Хорошо. Но судя по всему, она знает.
– Значит, ей кто-то другой сказал!
Я молча подождал, пока Аликс назовет имя, и она назвала.
– Дженнифер. Это единственный человек, который что-то знал.
– Ты ей сказала, кто художник?
– Нет, конечно нет. Я просто сказала, что это что-то очень важное. Я уверена, что не называла имени художника.
– Так что именно ты ей сказала? Вспомни точно!
– Перестань меня допрашивать!
Я отступил назад, подняв руки в знак мира.
– «Нет искусства более высокого, чем любить других». Это слова Ван Гога.
– Ты становишься занудой, – вздохнула Аликс. – И это раздражает.
Я извинился. Все окей, ничего страшного не случилось. Но так ли это было? Может, уже потянулась цепочка событий? И десятки людей знают об этой картине, и все они готовы пойти на ограбление, чтобы заполучить ее? И не только на ограбление?
– Возможно, я действительно слишком много сказала Дженнифер, – задумчиво произнесла Аликс. – Сейчас позвоню ей и все выясню.
Я попросил ее не делать этого, но она не послушалась.
– Дженнифер ничего не знает. Она успела забыть про этот звонок, – сообщила Аликс, поговорив с подругой, и принялась рассказывать, как она познакомилась с Дженнифер, как подружились и как Дженнифер интересуется практически всем, о чем заговаривает Аликс.
– Хорошо, хорошо, расскажи лучше, как съездила к другой подруге.
Аликс подробно
Я поцеловал ее в щеку и сказал, что она молодец.
– Не надо вот этого покровительственного тона!
– Да разве я смею? – ответил я и спросил, сказал ли продавец антикварного магазина, где он купил картину.
– Он сказал, что скупил старые вещи сразу из нескольких домов, но не был знаком ни с кем из первоначальных владельцев. Все прошло через вторые-третьи руки – родственники, дети и внуки освобождали дома от старья. В конце концов он насторожился, и мне пришлось сказать, что я хотела бы еще одну такую же картину. Он сказал, что постарается присмотреть. Ну, и все.
Было очевидно, что продавец не знал секрет картины. Но мы до сих пор не знали, была ли она подлинной. Аликс была уверена, что это так, и приводила в доказательство свой потихоньку заживающий синяк под глазом.
– Вот и твой друг Смит взялся за это дело. Значит, он тоже так считает.
– Да какой там друг… – проворчал я, чтобы хоть что-нибудь возразить. Аликс пожала плечами.
– Гораздо интереснее, как автопортрет Ван Гога, исчезнувший более ста лет назад, попал в окрестности Нью-Йорка?
19
Париж
Август 1944 года
Когда картина высохла, художник обернул ее чистыми тряпками, положил в специально сконструированный винный ящик с двойным дном, поставил туда несколько бутылок дешевого бордо и две книги: «Смерть в кредит» Селина и «Удел человеческий» Мальро. Обе ему нравились, хотя первый автор был антисемитом, второй – ярым борцом Сопротивления. Затем он нашел еще четыре полупустые винные бутылки, доверху наполнил их водой, закупорил пробками и положил отдельно в сумку.
На улице было жарко и душно. Сады Тюильри заросли, уличные фонари по дороге к Сене не горели. Отдаленные выстрелы и взрывы гранат сливались с громом; вспышки молний, от которых у него по коже пробегали мурашки, на доли секунд освещали темноту, деревья, статуи, группы немецких солдат, которые пробегали вдали. Где-то поблизости собирались члены Сопротивления, готовясь помочь освобождению города. Быстро шагая, он миновал темное здание Оранжереи. Монументальные фрески Моне с водяными лилиями еще оставались там: картины были слишком большими, чтобы нацисты могли их украсть, но им не составило бы труда уничтожить их. Было известно, что Гитлер приказал разнести Париж вдребезги перед сдачей, заложив динамит под Нотр-Дам, Дом инвалидов и каждый из самых почитаемых памятников города. Художник прикоснулся к кресту у себя на шее и помолился, чтобы войска союзников оказались здесь вовремя и предотвратили это варварство. Но сейчас главной его заботой было спасти ту единственную картину, которую он нес под мышкой.