Потерявшая сердце

Малышева Анна Витальевна

Дети уснули только под утро, а уже в восемь пришла Евлампия. Она не смогла сдержать слез при расставании с Борисом, которого, пожалуй, любила даже больше, чем младшего внука, за прямоту, доброту и отзывчивость. Борис рыдал, целуя няньку, и жалобно умолял: «Возьми меня тоже! Мы с Глебушкой научимся каким-нибудь фокусам, станем вместе выступать!» «Хорошо бы, — отвечала Евлампия, — но кто-то должен остаться с папенькой…»

Прощаясь, Борис хотел броситься на шею к брату, но Глеб предупредил его порыв и протянул ему руку. Борис прекрасно знал, что эта протянутая рука дорогого стоит. Он сразу посерьезнел,

приосанился, вытер рукавом слезы и, приняв маленькую ладошку брата, крепко ее сжал. После чего все же не утерпел, обнял Глеба и расцеловал его в обе щеки.

— Обязательно пиши! На любом языке, хоть на турецком! Я все выучу и прочту! — кричал он ему вслед.

Илья Романович не вышел прощаться. Через щель между штор он наблюдал, как Евлампия с мальчиком садятся в карету. Он впервые посмотрел на Глеба непредвзято и не мог не увидеть его поразительного сходства с собою. Однако в сердце князя, привыкшем ненавидеть младшего сына, ничто не шевельнулось в этот миг. «Лучше, что мальчишка уедет! — думал он. — Слишком трудно было бы с ним объясняться после всего того, что случилось…» Илья Романович стыдился признаться себе, что боится остаться в одном доме с этим ребенком. Каждый раз, поднося к губам рюмку травника, он гадал бы, не сдержал ли Глеб свое обещание отравить его…

Елена очнулась от небывало глубокого сна лишь на следующее утро. Не увидев рядом с собой ребенка, она позвала Хавронью, но вместо служанки явилась Зинаида. Лавочница засуетилась возле постели, оправляя то одеяло, то подушки и старательно избегая встречаться с Еленой взглядом. Та встревожилась.

— Где моя дочь? — спросила она, садясь в постели.

Зинаида присела рядом, обняла графиню за талию и нежным голосом произнесла:

— Крепись, дорогая… Твоя девочка сейчас вместе с ангелами…

— Что-о? — задохнулась Елена.

Она хотела вскочить, но лавочница ее удержала:

— Не убивайся сильно, это грех! Такова воля Божья! Девочка умерла вчера, во сне. Мы с Хавроньей сами не сразу поверили, когда увидели…

— Почему ты не разбудила меня?! — в отчаянии закричала графиня.

— Мне не удалось. — Зинаида ловила ее руки и гладила их, пытаясь успокоить обезумевшую женщину. — Ты так крепко спала… Конечно, ослабла после родов! Я даже боялась, как бы ты тоже не умерла!

— Где моя девочка?! Я хочу ее видеть!

— Но это невозможно, дорогая, — все тем же елейным голосом отвечала лавочница, — мы уже снесли трупик в управу…

— Зачем?!

— Таков закон! Всех внезапно умерших необходимо представлять в Управу благочиния для медицинского освидетельствования. Эпидемий они боятся, что ли? Для богатых, конечно, закон не писан, ну а нам, беднякам, приходится слушаться…

— В управу… — растерявшись, прошептала Елена.

— Ну да. Квартальный еще расспрашивал меня, кто мать ребенка, здорова ли… — с нажимом добавила Зинаида, пристально глядя на нее.

— Квартальный? Боже мой! — Елена вскочила с постели и принялась одеваться.

— Чего ты вдруг испугалась квартального? — издевательски спросила Зинаида. Она уже не скрывала злой усмешки. — Признайся, графиня, ты солгала, что тебя выпустили! На самом деле ты сбежала!

Елена уронила платье, которое собралась было натянуть, но тут же снова схватила его.

— Нет! —

кратко ответила она.

— Врешь ты ловко, а вот проходное свидетельство на чужое имя спрятать подальше не догадалась, в кармане принесла! — Зинаида брезгливо швырнула ей бумагу. — Стыд и срам! В моем доме ночевала официально зарегистрированная гулящая девка! Да понимаешь ли ты, что у меня порядочное общество бывает, уважаемые люди почитают за честь заглянуть ко мне на чай?! А сейчас придет квартальный и спросит: «Где такая-то, растакая-то?! Где эта беглая мамаша?» Что я ему отвечу?

— Скажи, что мать — бродяжка. — Елена дрожащими руками застегивала последние крючки и пуговицы. — Попросилась ночевать, родила девочку и… — она не удержалась и всхлипнула, — …сбежала…

С этими словами Елена выбежала из комнаты, не попрощавшись с хозяйкой. Хлопнула одна дверь, другая… Во дворе мимо окна промелькнула стремительная тень. Все стихло.

Удовлетворенно кивнув, Зинаида уселась в кресло, вытащила из кармана длинную фарфоровую трубочку, набила ее табаком и с наслаждением закурила. Теперь она могла наконец отдохнуть.

Позавчера вечером, расставшись с князем Головиным, она заглянула на огонек к старухе Федоре, с которой уже успела подружиться. Зинаида попросила у нее снадобье, такое, чтобы человек мог проспать целые сутки, а то и более. Когда ведьма его приготовила, было уже за полночь, и Зинаида осталась у нее ночевать, опасаясь идти ночью по темным гаванским улицам, где куда вероятнее встретить разбойника, чем извозчика.

Утром, вернувшись домой и напоив Елену отваром, она взяла новорожденную девочку и отвезла ее в дом на Седьмой линии, где условилась встретиться с князем Павлом. Он был уже на месте. Князь нервничал и паниковал. Его жена на рассвете пришла в себя и немедленно потребовала ребенка. Пока он запретил слугам и докторам говорить ей, что девочка мертва, но княгиня уже начала плакать и что-то подозревает. Нельзя было терять ни минуты. Карета понеслась в город. Зинаида сидела рядом с князем, кутая спящую девочку в большую шаль и ласково укачивая ее, чтобы та не проснулась раньше времени.

Князь провел ее в дом по парадной лестнице, а не через черный ход. Казалось, он ничего не собирается скрывать и никого не боится. Когда им навстречу бросилась какая-то пожилая родственница с известием, что княгиня Ольга близка к истерике, он ответил ей холодно, почти грубо:

— Что за глупости! Ребенка сейчас принесут!

— А это кто, Поль? — Старуха взглянула на жавшуюся за спиной князя Зинаиду, кутавшую в шаль некий сверток.

— Это модистка от мадам Дебе, привезла приданое для малютки.

Князь быстро прошел несколькими коридорами, Зинаида едва успевала за ним. Наконец, он остановился, достал ключ и отворил дверь, за которой оказалась детская — роскошная, обитая белым атласом, обставленная крошечной мебелью, будто предназначенной для эльфов. Посредине комнаты стояла кроватка под тюлевым пологом. Подойдя к ней, князь двумя пальцами раздвинул тюль и, страдальчески морщась, указал подоспевшей женщине на крохотное спеленутое тельце.

— Заберите ее и похороните… — Он внезапно заговорил с ней на «вы», сухо и повелительно. — А ребенка положите сюда. Она так крепко спит… С ней ничего не случилось?