Потомок Микеланджело
Шрифт:
А в 1819 году опубликовал небольшой памфлет, названный позднее «Параболой» и вызвавший настолько сильный отклик в общественном мнении, что автору чуть не пришлось познакомиться с тюрьмой, которой он столь счастливо избежал в предшествующее время. Он был привлечен к суду по поводу «оскорбления королевской семьи» и «подстрекательства к мятежным действиям».
В действительности в его этюде ни «оскорблений», ни «подстрекательств» не было, и подсудимый блестяще доказал это своим судьям.
В «Параболе» развивалась шире и глубже все та же мысль, к которой Сен-Симон впервые пришел еще в 1802 году и которая некогда так пленила Базена: будущее принадлежит только
Последовательнее и яснее, чем кто-либо из его предшественников, сумев выявить закономерность исторического развития, социолог утверждал в «Новом христианстве», опубликованном в 1825 году, что люди «должны организовать общество способом, наиболее выгодным для наибольшего их числа; во всех их работах и действиях целью их должно быть возможно более быстрое и возможно более полное улучшение морального и физического существования самого многочисленного и самого бедного класса…».
В том же 1825 году Сен-Симон умер на руках своих учеников. Ученики же развили его мысль и впервые сформулировали известный принцип социализма: «От каждого — по способностям, каждой способности — по ее делам».
7
Так в долгие годы реакции смещались акценты и размежевывались борцы.
Одни, полностью отказавшись от прежней общественной деятельности, ушли либо в мелкую благотворительность, либо в собственную скорлупу.
Другие, разочаровавшись в революции, занялись поисками новых идей и грядущих социальных перестановок. И здесь Сен-Симон не был одиноким: почти одновременно с ним его соотечественник Шарль Фурье проповедовал приход гармонического общества, а англичанин Роберт Оуэн планировал поселки единения и кооперации.
Что же касается друзей и единомышленников Филиппа Буонарроти, то все они, один за другим, выходили из игры и покидали ряды филадельфов.
Да и сами филадельфы словно растворялись в воздухе. Понятие это постепенно превращалось в атавизм, а затем и в миф: все меньше людей верило в существование подобной организации и ее тайную борьбу.
8
Но если исчезали филадельфы, а их вожди отходили от борьбы, то из этого не следует, что прекратилась борьба.
Чем больше лютовала реакция, чем яростнее «Священный союз» навязывал притихшей Европе свои карательные акции, тем решительнее сопротивлялись те, кто не желал порабощения и иноземного ига.
Не имея сил открыто бороться с «системой Меттерниха», патриотические группы уходили в подполье. Карбонарии, тугенбундовцы, филоматы и члены гетерий создавали свои ложи и венты, готовя революционные перевороты в Италии, Испании, Греции, Польше.
Мог ли в подобных условиях бесстрашный потомок Микеланджело, боец, закаленный в многолетней тайной войне против
Вопрос явно риторический.
Человек, которого Михаил Бакунин называл «величайшим конспиратором XIX столетия», находился в самом центре боевых действий.
Он стремился отыскать точки соприкосновения между отдельными организациями и выработать единую стратегию и тактику борьбы.
Можно с уверенностью сказать: он был причастен к большинству революционных взрывов двадцатых годов.
9
Но международная реакция, выросшая и окрепшая в борьбе с «исчадием революции», была еще слишком сильна, а стратегия и тактика подпольных борцов Италии, Испании и других очагов противостояния — слишком слабы.
В 1821 году были арестованы и судимы многие видные карбонарии и члены «Общества Высокодостойных мастеров». Австрийский — суд приговорил к смерти десятки людей. Особое резюме было сделано в отношении женевской организации Буонарроти. В документе подчеркивалось, что она располагала многочисленными секциями в разных странах и ставила целью уничтожить все монархические режимы Европы.
И снова, истратив огромный потенциал ума и души, испытав величайшее напряжение сил, он терпел крах.
В третий раз со времени заговора Бабефа.
Понимал ли он причины? Видел ли, что методы заговорщической, тайной борьбы — при узком круге участников, при отсутствии всеобъемлющих связей с массами и тщательного политического воспитания рядовых участников борьбы — ведут к неизбежному провалу?
Косвенным ответом на этот вопрос является новый поворот в его жизни.
Из вождя он превращается в историографа.
Он словно чувствует: для того чтобы все понять, надо сначала все описать.
Вот когда пригодился потертый портфель, переданный ему Феликсом Лепельтье на острове Ре!..
10
В апреле 1823 года по требованию «Священного союза» женевские власти приняли постановление о высылке «заговорщиков» и «подозрительных иностранцев». В этом документе о Буонарроти говорилось как об «одном из главных сектантов и посредников между мятежниками Италии и их соратниками в других странах».
С этим потрясением совпало второе, касающееся его личной жизни.
Филипп давно уже потерял общий язык с Терезой. Между ними шли постоянные перепалки. Все бы это, конечно, можно было пережить, если бы вдруг не подоспела любовь. Он и не заметил, как сердцем его завладела одна из учениц, молодая швейцарка Сара Дебен. Чувство оказалось взаимным и сильным; стареющий потомок Микеланджело не смог, да и не пожелал ему противиться. Жалея Терезу, он предложил жить втроем, но гордая женщина об этом и слышать не желала.
13 мая он получил паспорт на имя Жан Жака Раймона для выезда в Англию и вместе со своею новой подругой покинул город, в котором с небольшим перерывом прожил семнадцать лет.
Но в Англию господин Раймон ехать не собирался.
Сделав крюк, чтобы избавиться от слежки австрийских жандармов, он направился в столицу Бельгии Брюссель. Там он встретил многих из числа своих старых знакомых: бывшего члена Конвента Барера и художника Давида, с которыми общался еще во времена Робеспьера, а также престарелого Вадье, с которым некогда отбывал ссылку по делу Бабефа на островах Пеле и Олерон. Познакомился он и с бельгийскими демократами, которые с радостью приняли его в свою среду.