Потоп (Книга II, Трилогия - 2)
Шрифт:
– Глянь, как горят свечи, – произнес князь, – это что за предзнаменование?
– Что одна особа растает ныне, как воск.
– Странно, как долго они мигают.
– Может, это душа старого Биллевича пролетает над пламенем?
– Дурак ты! – порывисто сказал князь Богуслав. – Страшный дурак! Ну ты выбрал же время говорить о духах!
Наступило молчание.
– В Англии говорят, – начал князь, – что если в доме находится какой-либо дух, то всякая свеча будет гореть синим пламенем, а эти, погляди! Горят желтым, как обычно.
– Ерунда! –
– А ну, тихо!.. – прервал его Богуслав. – Мечник подходит… Нет! Это ветер качает ставню. Дьявол подсунул эту тетку девушке… Кульвец-Гиппоцентаврус! Слышал о чем-нибудь подобном? Ну и похожа же она на химеру!
– Если пожелаешь, ваша княжеская светлость, я на ней поженюсь. Тогда она вам не будет помехой. Пляска нам с ней на ходу что надо припаяет.
– Ладно. Я подарю ей на свадьбу деревянную лопату, а тебе фонарь, чтобы было чем светить.
– Но я буду твоим дядечкой… Богуславчик…
– Не забудь про Кастора! – отвечал князь.
– Не гладь Кастора, Поллукс мой, против шерсти, он может укусить!
Дальнейший разговор был прерван приходом мечника и панны Кульвец. Князь живо пошел навстречу им, опираясь на свой чекан. Сакович встал.
– Ну? Можно к Оленьке? – спросил князь.
Но мечник только руками развел и голову опустил.
– Ваша светлость! Моя племянница говорит, что завещание полковника Биллевича запрещает ей распоряжаться своей судьбой, а если бы даже и не запрещало, то и тогда бы, ваша светлость, не имея к вам сердечной склонности, она бы за вас не вышла.
– Сакович! Слыхал? – страшным голосом отозвался Богуслав.
– Об этом завещании и я знал, – говорил мечник, – но сначала я не счел его за непреодолимое impedimentum. [250]
– Да чихал я на ваши шляхетские завещания! – сказал князь. – Плевать мне на ваши шляхетские завещания! Понял!..
– А нам не плевать! – ответил, вскинувшись, пан Томаш. – А по завещанию девице дорога либо в монастырь, либо за Кмицица.
– За кого, мелюзга? За Кмицица?.. Я вам покажу Кмицицев! Я вас проучу!..
250
препятствие (лат.).
– Ты кого, ваша светлость, мелюзгой назвал? Биллевича?
И мечник, впав в бешенство, подбоченился, однако Богуслав тут же хватил его обухом чекана в грудь, так что внутри у шляхтича что-то екнуло, и он пал наземь, а сам князь, ткнув лежащего ногой, чтобы освободить путь к двери, выскочил без шляпы из комнаты.
– Иисусе! Мария! Иосиф! – вопила панна Кульвец.
Но Сакович схватил ее за плечо и, приставивши ей кинжал к груди, сказал:
– Тихо, дорогуша, тихо, горлиночка моя, а то я тебе твое тонкое горлышко подрежу, как колченогой куре. Сиди тут спокойно и не ходи наверх, поскольку там твоей племяшке сейчас устроют свадьбу.
– Негодяй!
Ее слова заглушил Сакович, заткнув ей рот своей могучей дланью.
– А ну, тихо, мотовило кривое! Тихо, песья трава! – сказал он. – Я тебя не прирежу, зачем дьяволу подсовывать его же добычу, а чтобы ты у меня не орала, как павлин, пока ты не успокоишься, я тебе твою дивную мордашку завяжу собственным твоим платком. А сам возьму лютню и сыграю тебе «Ой, вздыхаю». Неужели ты меня не полюбишь, не может быть.
С этими словами пан ошмянский староста с ловкостью настоящего грабителя завязал рот панны Кульвец платком, а руки-ноги во мгновенье ока скрутил поясом, после чего кинул ее на диван.
Затем он сел около нее и, поудобней вытянувшись, спросил спокойно, как бы начиная обычный разговор:
– Как ты думаешь, ясновельможная панна? Мне сдается, что Богусь тоже себе полегоньку управился?
И вдруг он вскочил на ноги, ибо двери быстро распахнулись и в них показалась панна Александра.
Лицо ее было бело как мел, волосы слегка растрепаны, брови сдвинуты, а очи горели гневом.
Увидев лежащего мечника, она бросилась перед ним на колени и начала ощупывать ему голову и грудь.
Мечник глубоко вздохнул, открыл глаза, сел и принялся озирать комнату, как бы пробудившись ото сна, затем, опершись рукой оземь, он попробовал встать, что ему вскоре удалось с помощью девушки, и тогда он неверным шагом дошел до кресла и рухнул на него.
Оленька же тогда только заметила панну Кульвец, лежавшую на диване.
– Ты что ее, убил? – спросила она Саковича.
– Упаси Боже! – ответил ошмянский староста.
– Приказываю тебе ее развязать!
Столько силы было в ее голосе, что Сакович, не ответив ни слова, как будто приказ исходил от самой княгини Радзивилл, стал развязывать бесчувственную панну Кульвец.
– А теперь, – произнесла панна, – иди к своему хозяину, он там лежит наверху.
– Что случилось? – закричал, опомнившись, Сакович. – Ваша милость, ты за него ответишь!
– Не перед тобой, слуга! Прочь отсюда!
Сакович выскочил как полоумный.
Глава XVIII
Сакович не отходил от князя два дня, ибо второй припадок оказался еще более тяжелым, чем первый; челюсти у Радзивилла так были стиснуты, что потребовалось разжимать их ножом, чтобы влить лекарство, приводящее в чувство. Вскоре князь пришел в сознание, однако он трясся, дергался, подскакивал на своем ложе, выгибался, как смертельно раненный зверь. Когда прошло и это, наступила ужасная слабость; целую ночь он смотрел в потолок, ничего не говоря. Поутру, после приема одурманивающих средств, он погрузился в тяжелый, крепкий сон, а около полудня пробудился снова, весь залитый потом.