Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

Сенкевич Генрик

Услышав, как обстоит дело, Госевский чрезвычайно обрадовался – теперь уже не приходилось сомневаться, что победа будет за ним. В окопах неприятель мог бы долго обороняться, но в открытом поле ни шведская, ни прусская конница перед литовской не устоят.

Князь Богуслав понимал это, видно, не хуже подскарбия и именно потому не одобрял планов Вальдека. Но он был слишком тщеславен и вряд ли вздумал бы настаивать на своем хотя бы из опасения, что его упрекнут в чрезмерной осторожности. Да и терпением князь не отличался. Можно было почти наверняка рассчитывать, что ему прискучит

сидеть в окопах и он захочет поискать победы и славы в открытом бою с противником. Подскарбию только следовало поторопиться, чтобы напасть на врага, едва тот выйдет из-за валов.

Так, впрочем, думал и сам гетман, и его полковники: Гассун-бей – предводитель ордынцев, Войниллович – офицер королевского войска, пятигорский полковник Корсак, Володыёвский, Котвич и Бабинич. Все сошлись в одном: сейчас не время отдыхать, надо выступить, как только настанет ночь, то есть через несколько часов; пока же Корсак спешно отправил своего хорунжего Беганского к Просткам, велев ежечасно сообщать наступающему войску обо всем, что происходит в неприятельском лагере. А Володыёвский с Бабиничем повели Ресселя к себе на квартиру, чтобы расспросить поподробней о Богуславе.

Капитан, еще чувствовавший прикосновение клинка Кмицица, поначалу дрожал от страха, но вскоре вино развязало ему язык. А поскольку он когда-то служил в Речи Посполитой в наемных войсках и выучился по-польски, то теперь и на вопросы маленького рыцаря, не знавшего немецкого, мог ответить.

– И давно ты, сударь, у князя Богуслава служишь? – спросил маленький рыцарь.

– Я не у князя служу, – ответил Рессель, – а в курфюрстовском полку, который ему под команду отдан.

– Так ты и пана Саковича не знаешь?

– Пана Саковича я в Кенигсберге встречал.

– А сейчас он при князе?

– Нет. В Таурогах остался.

Маленький рыцарь шевельнул усиками.

– Не везет так не везет! – вздохнул он.

– Не горюй, Михал, – сказал Бабинич, – отыщешь ты его, а нет, так я отыщу!

Вслед за чем обратился к Ресселю:

– Ты, сударь, старый солдат, оба войска в деле видал и нашу конницу давно знаешь – как по-твоему, чья будет победа?

– Если сойдемся в открытом поле – ваша, а укреплений без пехоты и пушек вам не взять, тем более что у нас князь Радзивилл всему голова.

– Ты и вправду его таким блестящим полководцем считаешь?

– Не один я, все у нас подобного мнения, и в шведском войске, и в прусском. Говорят даже, под Варшавой serenissimus rex Sueciae [260] во всем его указкам следовал и потому выиграл великую битву. Князь, будучи поляком, с тактикой вашей лучше знаком и на советы скор. Я сам видел, как шведский король на исходе третьего дня сраженья перед всем строем обнимал его и целовал. Правда, король ему был жизнью обязан: не выстрели князь вовремя… ох! подумать страшно!.. К тому же поединщик он непревзойденный, хоть с холодным оружием, хоть с огневым – никто его не одолеет.

260

его величество король Швеции (лат.).

– Э! –

воскликнул Володыёвский. – Может, и нашелся бы один.

И, сказав так, грозно зашевелил усиками. Рессель посмотрел на него и вдруг побагровел. Мгновение казалось, что, если его сейчас не хватит удар, он нагло расхохочется; впрочем, он быстро вспомнил, что находится в плену, и сдержал себя.

А Кмициц глянул на него пронзительно своими стальными глазами и проговорил, почти не размыкая губ:

– Завтрашний день покажет…

– А что Богуслав, здоров сейчас? – спросил Володыёвский. – Его ведь лихорадка долго трепала – ослаб, должно быть…

– Давно здоров, как бык, и никаких лекарств не берет. Лекарь поначалу вздумал было его разными предохранительными снадобьями пичкать, но у князя после первого же приема сразу случился приступ. Правда, больше не повторился. А лекаря князь Богуслав велел на простынях качать: ему помогло, медик же с перепугу сам лихорадку схватил.

– На простынях качать? – переспросил Володыёвский.

– Своими глазами видел, – ответил Рессель. – Сложили две простыни, на них лекаря, четверо здоровенных денщиков взялись за углы и давай беднягу подкидывать – поверите ли, господа, локтей на десять в воздух взлетал, а они его подхватят и снова вверх. Генерал Израель, граф Вальдек и князь чуть животики не надорвали со смеху. Немало офицеров тоже на это представление глядели, пока лекарь не сомлел. А у князя после этого всю хворь как рукой сняло.

Володыёвский и Бабинич, хоть и ненавидели Богуслава, не могли, однако, слушая эту забавную историю, удержаться от смеха. Бабинич, хлопнув рукой по колену, воскликнул:

– Ха, шельма, здорово придумал!

– Надо будет пану Заглобе рассказать про это лекарство, – заметил маленький рыцарь.

– От лихорадки оно помогло, – продолжал Рессель, – да что толку: у князя в крови огонь горит, а вожделенья умерять неохота; не дожить ему до седых волос.

– И я так думаю, – пробормотал сквозь зубы Бабинич. – Такие, как он, долго не живут.

– Неужто он и в лагере себе дает волю? – спросил Володыёвский.

– Еще бы! – ответил Рессель. – Граф Вальдек не раз, бывало, смеялся, что, мол, его княжеская светлость целый штат камеристок с собою возит… Я и сам видел двух весьма прелестных барышень, которые, как придворные говорят, брыжи ему гладят… Брыжи! Черта с два!

Бабинич, слушая эти слова, то краснел, то бледнел, потом вдруг вскочил и, схвативши Ресселя за плечо, тряхнул что было силы.

– Кто они, польки или немки? Говори!

– Не польки, – ответил перепуганный Рессель, – одна прусская дворянка, а другая – шведка, что прежде у супруги генерала Израеля служила.

Бабинич посмотрел на Володыёвского и вздохнул с облегчением; маленький рыцарь тоже вздохнул и перестал шевелить усиками.

– Если позволите, господа, я бы отдохнул, – сказал Рессель. – Татарин меня две мили на аркане волок, утомлен я крайне.

Кмициц, хлопнув в ладоши, позвал Сороку и препоручил ему пленного, а затем так и кинулся к Володыёвскому.