Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

Сенкевич Генрик

– Зато лауданцы знают, они ведь пеньку, клепку и смолу возят в самую Ригу, в моей хоругви много таких.

– Шведы под Биржами заняли уже, наверно, все городки.

– Нельзя не сознаться, хороши солдаты, которых мы в Шавлях видали, – говорил маленький рыцарь, – молодцы, как на подбор! А вы заметили, какие у них сытые кони?

– Это очень сильные лифляндские кони, – сказал Мирский. – И у нас хорунжие из гусарских и панцирных хоругвей ищут лошадей в Лифляндии, у нас тут лошаденки малорослые.

– Давай, пан

Михал, поговорим лучше о шведской пехоте! – вмешался в разговор Станкевич. – Конница – она хоть с виду и хороша, но не такая храбрая. Бывало, как бросится наша хоругвь, особенно тяжелая, на этих рейтар, так они и пяти минут не выдерживают.

– Вы в прежние времена уже их попробовали, – ответил маленький рыцарь, – а мне только слюнки приходится глотать. Говорю вам: как увидал я их сейчас в Шавлях и эти их желтые, как кудель, бороды, прямо мурашки по пальцам забегали. Эх, рада душа в рай, да грехи не пускают, сиди вот тут на телеге и подыхай!

Полковники умолкли; но видно, не один Володыёвский пылал к шведам такой любовью, ибо до слуха узников долетел вскоре следующий разговор между драгунами, окружавшими телегу.

– Видали этих собачьих детей, этих нехристей? – говорил один из солдат. – Мы с ними драться были должны, а теперь будем им лошадей чистить.

– А чтоб их гром убил! – проворчал другой драгун.

– Помалкивай! Швед тебя на конюшне метлой по лбу будет учить послушанию!

– Либо я его.

– Дурак! Не такие, как ты, хотели против него пойти, а вот видишь, что получилось!

– Самых великих рыцарей везем им все равно что в волчью пасть. Будут они, ироды, глумиться над ними.

– С этой немчурой без еврея и не поговоришь. Вон и в Шавлях начальнику пришлось тотчас послать за евреем.

– А чтоб их чума взяла!

Первый солдат понизил голос и спросил:

– А что это толкуют, будто все лучшие солдаты не хотят служить с ними и идти против своего короля?

– А как же! Разве ты не видал венгров, разве пан гетман не отправился с войском мятежников бить, – кто его знает, что еще будет. Ведь и наших драгун немало перешло на сторону венгров, их, верно, всех расстреляют.

– Вот награда за верную службу!

– К черту такое дело!

– Проклятая служба!

– Стой! – вдруг раздался голос ехавшего впереди пана Роха.

– Ах, пуля тебе в лоб! – проворчал голос подле телеги.

– Что там? – спрашивали друг друга солдаты.

– Стой! – снова раздалась команда.

Телега остановилась. Солдаты придержали лошадей. День был ясный, погожий. Солнце уже взошло, и в сиянии его лучей впереди на дороге виднелись клубы пыли, точно навстречу стада шли или войско.

Вскоре в облаках пыли что-то блеснуло, будто искры рассыпались, они сверкали все явственней, словно свечи пылали в дыму.

– Это сверкают копья! – воскликнул Володыёвский.

– Войско идет.

– Наверное, какой-нибудь

шведский отряд.

– У них копья только у пехоты, а там пыль вон как несется. Конница это, наши!

– Наши, наши! – повторили драгуны.

– Стройсь! – раздался голос пана Роха.

Драгуны окружили телегу. У Володыёвского горели глаза.

– Это уж наверняка мои лауданцы с Заглобой!

Всадники, ехавшие навстречу, были уже в какой-нибудь полуверсте, и расстояние между ними и телегой сокращалось с каждой минутой, так как мчались они на рысях. Наконец из облака пыли вынесся весь большой отряд, шедший стройными рядами, точно в атаку. Через минуту он стал еще ближе. В первом ряду, чуть правее скакал под бунчуком какой-то могучий рыцарь с булавою в руке. Заметив его, Володыёвский тотчас вскричал:

– Это пан Заглоба! Клянусь Богом, пан Заглоба!

Улыбка прояснила лицо Яна Скшетуского.

– Он! Не кто иной, как он! – подтвердил Ян. – И под бунчуком! Уже успел произвести себя в гетманы. Я бы его всюду узнал по этому озорству. Каким он родился, таким и умрет.

– Дай Бог ему здоровья! – воскликнул Оскерко. Затем он сложил ладони у губ и крикнул: – Пан Ковальский! Это родич к тебе в гости едет!

Но пан Рох не слышал, он как раз сгонял своих драгун. И хоть горсточка людей была у него, а навстречу неслась целая хоругвь, он, надо отдать ему справедливость, не растерялся и не струсил. Он построил драгун в два ряда перед телегой; однако хоругвь развернулась тем временем и по татарскому способу начала заезжать полумесяцем с обеих сторон. Но, видно, с паном Рохом хотели сперва повести переговоры, потому что стали махать знаменем и кричать:

– Стой! Стой!

– Вперед! Шагом марш! – крикнул пан Рох.

– Сдавайтесь! – кричали с дороги.

– Огонь! – скомандовал в ответ Ковальский.

Немая тишина была ответом; ни один драгун не выстрелил.

Пан Рох тоже на минуту онемел, затем в ярости набросился на своих солдат.

– Огонь, собаки! – рявкнул он страшным голосом и одним ударом кулака свалил с лошади ближайшего солдата.

Остальные шарахнулись от разъяренного офицера; но ни один не подчинился команде. И вдруг драгуны бросились наутек и рассеялись в мгновение ока, как стая испуганных куропаток.

– Я бы все-таки этих солдат приказал расстрелять! – проворчал Мирский.

Увидев, что собственные солдаты оставили его, Ковальский повернул коня навстречу хоругви.

– Там моя смерть! – крикнул он страшным голосом.

И ринулся вперед ураганом.

Но не успел он проскакать и половину дороги, как в рядах Заглобы раздался выстрел из дробовика: дробь засвистела на дороге, конь пана Роха зарылся храпом в пыль и рухнул, привалив ездока.

В ту же минуту из хоругви вынесся, как молния, солдат и схватил за шиворот поднимавшегося с земли офицера.