Потоп. Том 1
Шрифт:
— Жив! Ничего с ним не будет! — радостно воскликнул Сорока.
И слеза покатилась по разбойничьему лицу вахмистра.
Тем временем на повороте дороги показался Белоус — один из тех троих солдат, которые погнались за князем.
— Ну что? — спросил Сорока.
Солдат махнул рукой.
— Ничего!
— А те скоро воротятся?
— Те не воротятся.
Дрожащими руками вахмистр положил голову Кмицица на порог кузницы и вскочил.
— Как так?
— Пан вахмистр, он колдун! Первым догнал его Завратынский, у него конь был получше, да и колдун позволил ему догнать себя. На наших глазах вырвал он
— Нечего нам тут делать! — крикнул Сорока. — К коням!
И в ту же минуту солдаты стали вязать для Кмицица носилки между лошадьми.
Двое солдат, по приказу Сороки, опасавшегося возвращения страшного рыцаря, стояли с мушкетами на дороге.
Но князь Богуслав, уверенный, что Кмициц мертв, спокойно возвращался в Пильвишки.
Уже в сумерки его встретил целый отряд рейтар, посланный Петерсоном, которого обеспокоило его долгое отсутствие.
Увидев князя, офицер подскакал к нему.
— Вельможный князь, мы не знали…
— Пустое! — прервал его Богуслав. — Я выезжал коня с тем кавалером, у которого купил его. — И через минуту прибавил: — И которому дорого заплатил.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА I
Верный Сорока вез своего полковника через дремучие леса, сам не зная, куда ехать, что делать, в какую сторону направить свой путь.
Кмициц был не только ранен, но и оглушен выстрелом. Время от времени Сорока смачивал тряпицу в ведре, висевшем у седла, и обтирал раненому лицо; иногда он останавливался у лесного ручья или озерца, чтобы зачерпнуть свежей воды; но ни вода, ни привалы, ни бег коня не могли привести пана Анджея в чувство, он лежал как мертвый, так что солдаты, которые ехали с ним, люди менее сведущие, чем Сорока, забеспокоились, жив ли полковник.
— Жив, — отвечал им Сорока, — через три дня будет сидеть на коне, как мы с вами.
Через час Кмициц открыл глаза, и с губ его слетело одно только слово:
— Пить!
Сорока поднес к его губам кружку с чистой водой; но от невыносимой боли пан Анджей так и не разжал губ — и не смог попить. Он не впал уже в забытье, ни о чем, однако, не спрашивал, будто ничего не помнил; широко раскрытыми мутными глазами глядел он на лесную чащу, на клочки голубого неба над головою, смотревшие сквозь просветы между листвой, и на своих товарищей, глядел, словно пробудившись ото сна или протрезвясь от хмеля; без слов позволял он Сороке перевязывать голову, не стонал, когда тот снимал повязки; видно, холодная вода, которой вахмистр обмывал рану, была ему приятна, потому что глаза его порой улыбались.
А Сорока утешал его:
— Завтра, пан полковник, горячка пройдет. Даст бог, живы будем.
К вечеру горячка и впрямь стала проходить, а на закате и взор прояснился.
— Что это тут за шум? — спросил внезапно пан Анджей.
— Где? Никакого тут шума нет, — ответил Сорока.
Шумело, видно, только в голове у пана Анджея, потому что вечер был тих и ясен. Косые лучи заходящего солнца пронизывали густую
Вечер был холодный; но у пана Анджея, видно, снова началась горячка, он несколько раз повторил:
— Вельможный князь, враги мы не на жизнь, а на смерть!
Уже совсем стемнело, и Сорока стал подумывать о ночлеге; но всадники вступили в сырой бор, под копытами захлюпала грязь, и отряд продолжал путь, чтобы выбраться на место повыше и посуше.
Ехали час, другой, и все не могли миновать болото. Тем временем снова посветлело, взошла полная луна. Вдруг Сорока, ехавший впереди, соскочил с седла и стал внимательно разглядывать лесную почву.
— Кони тут прошли, следы видать на болоте, — сказал он.
— Да кто же мог тут проезжать, когда и дороги никакой нет? — заметил один из солдат, поддерживавших Кмицица.
— А следы есть, да сколько! Вон там, между соснами, ясно видать.
— Верно, скотина ходила.
— Не может быть. Сейчас не время скотину в лесу пасти, да и копыта ясно видать, тут какие-то люди проезжали. Хорошо бы найти хоть смолокурню.
— Так поедем по следам.
— Поехали!
Сорока снова вскочил в седло, и всадники тронули лошадей. В торфянистом грунте все время были явственно видны следы копыт; при лунном свете можно было даже различить, что они как будто совсем свежие. Между тем лошади уходили в болото выше колен. Солдаты стали уже опасаться, пройдут ли они, не откроется ли впереди еще более глубокая топь; но через каких-нибудь полчаса они услышали запах дыма и смолы.
— Где-то тут смолокурня! — сказал Сорока.
— А вон! Искры видать! — показал один из всадников.
И в самом деле в отдалении струился красный пламенистый дым, а вокруг него плясали искры от тлевшего под землею костра.
Подъехав поближе, солдаты увидели хату, колодец и большой сарай, сколоченный из сосновых бревен. Утомленные от дороги кони заржали, в ответ из сарая раздалось ржание целого табунка, и в ту же минуту перед всадниками выросла фигура в вывороченном наизнанку тулупе.
— Много ли лошадей пригнали? — крикнул человек в тулупе.
— Эй, парень! Чья смолокурня? — обратился к нему Сорока.
— Кто вы такие? Откуда взялись? — с испугом и удивлением в голосе спросил смолокур.
— Не бойся! — ответил ему Сорока. — Мы не разбойники!
— Езжайте своей дорогой, нечего вам тут делать!
— Заткни глотку да веди нас в хату, покуда честью просим. Ты что, хам, не видишь, что мы раненого везем!
— Кто вы такие?
— Смотри, как бы я тебе из ружья не ответил. Получше тебя, парень! Веди в хату, не то сварим тебя в твоей же смоле.
— Одному мне от вас не отбиться, ну да нас поболе будет. Не сносить вам головы!
— И нас поболе будет, веди!
— Ну и ступайте себе, мне что за дело!
— Дай нам поесть, что найдется, да горелки. Пана везем, он заплатит.
— Коль живым отсюда уедет.
Ведя такой разговор, они вошли в хату, где в очаге пылал огонь, а из горшков, стоявших на поду, пахло тушеным мясом. Хата была довольно просторная. Сорока сразу заметил, что у стен стоит шесть топчанов, заваленных бараньими шкурами.