Потопленная «Чайка»
Шрифт:
Учитель мой был человеком знающим и добросовестным. Дни и ночи проводил он со мной, но все же жаловался, что времени не хватает. Он преподавал мне русский и украинский языки, математику, историю, географию и французский. А еще мы ежедневно беседовали на различные темы. Он рассказал мне о наиболее известных шедеврах мировой литературы, о политическом положении в России и за рубежом, делился своими знаниями о природе. Одним словом, он старался дать мне представление обо всем, что считал полезным в жизни.
И я не делал никаких
Шло время. Мне пошел девятнадцатый год. И только теперь я стал понемногу приглядываться к окружающему.
Я стал часто навещать маленький домик в глухом уголке сада. В двухкомнатном деревянном домике жил старый садовник Морозовых с женой и шестнадцатилетней дочерью Лизой. Черноглазая девочка с тонкой шеей и двумя длинными, до щиколоток, косами казалась мне самой лучшей, самой красивой в мире.
Прошел год, прежде чем я решился сказать ей об этом. Когда я сообщил Лизе, что готов пожертвовать ради нее жизнью, она не выразила никакого удивления. Только стыдливо опустила голову и улыбнулась. С этого дня мы почти каждый вечер проводили в излюбленном уголке огромного сада.
Теперь мне кажется, что подлинным счастьем для меня было бы умереть тогда, уснуть и не проснуться. И пусть не думают судьи, что я пытаюсь вызвать у них жалость к себе или же хочу убедить кого бы то ни было в том, что я стал сознательней и добродетельней. Нет, могу смело сказать, что бессознательным, не отдающим себе отчета в своих поступках, я не был никогда. Я всегда знал, что человек рожден для добра. Но тогдашняя неправедная жизнь вызвала меня на поединок, и я принял вызов. Бог свидетель, что однажды я даже пытался покончить счеты с жизнью, но мое проклятое невезенье и на этот раз помешало мне.
Счастье мое длилось целый год...
Лиза оказалась умной и доброй девушкой. Она с детства любила цветы, овладела искусством своего отца и часто помогала ему. Мы с ней встречались, когда наступала темнота, и, уединившись, мечтали о будущем счастье.
Все это время я лишь изредка встречался с госпожой. Она постоянно бывала в веселом обществе, часто ее друзья приезжали к нам большой шумной компанией, или же она в сопровождении Николая Петровича отправлялась в гости сама.
Однажды вечером я нашел Лизу в обычном месте, но меня поразил ее взволнованный вид. «Отец и мать проведали о наших встречах, — сказала она. — Правда, они отзывались о тебе очень хорошо, но я так перепугалась...» Известие обрадовало меня: рано или поздно, но это должно было случиться.
Со времени начала моих занятий прошло три года. По мнению
— Теперь, мы можем говорить, как равный с равным, не так ли? — спросила она, стоя у глубокого, покойного кресла. — Ты доволен, Игорь?
— О, что вы, сударыня, конечно. Я должен благодарить судьбу, которая привела меня в тот вечер к кафе, — ответил я и смиренно опустил голову.
— Ты уже совершенно самостоятельный молодой человек, образованный и воспитанный. Может, теперь ты хочешь покинуть этот дом? Или сердце твое тянется куда-нибудь в иное место? Не скрывай от меня ничего, я помогу тебе. — Опустившись в кресло, она показала рукой на маленький столик. Я протянул ей папиросы и спички.
— Ну, что ты скажешь? — спросила она, закурив папиросу.
— О сударыня, не говорите так, — я смело посмотрел ей в глаза. — Я готов всю жизнь служить вам, вы столько сделали для меня...
— Ты хочешь отплатить за добро?
— Да.
— Хорошо, — она довольно кивнула и, встав с кресла, потянулась. — Можешь идти. Только будь в своей комнате, никуда не отлучайся.
Я поклонился и направился к выходу. Отворяя дверь, я непроизвольно оглянулся и снова увидел госпожу. Она стояла на том же месте и с довольной улыбкой глядела мне вслед...
Сидя у окна в своей комнате, я не мог отвести взора от частой россыпи звезд, усеявших небо. Мечта, словно сказочный ковер-самолет, унесла меня в неведомые дали. И всюду рядом со мной, бок о бок и плечом к плечу была Лиза. Сон незаметно сморил меня.
Светало, когда осторожный стук разбудил меня. Отворив дверь, я увидел Евдокию Ивановну. Она испуганно смотрела на меня. «Николай Петрович отдал богу душу», — проговорила она. Перекрестившись, помолчала и снова заговорила: «Госпожа зовет всех к себе. Торопись, Варвара Давыдовна так расстроена...» — И тотчас же исчезла.
Усопший покоился в приемном зале на первом этаже. Все слуги и домочадцы толпились вокруг покойника. Здесь же была и Лиза с родителями.
Черное платье делало госпожу еще прекраснее.
У изголовья покойного уже стоял молодой священник и что-то еле слышно бормотал, Варвара Давыдовна оглядывалась вокруг, словно видела собравшихся впервые. Я встал в угол и, опустив голову, стал прислушиваться к молитве. Но сердце не стерпело, я поднял глаза, чтобы взглянуть на Лизу, и, как будто почувствовав это, она тотчас обернулась. Долго стояли мы неподвижно, с любовью глядя друг на друга, но потом я усилием воли заставил себя отвести взор.