Потрошитель душ
Шрифт:
Князь явно лукавил – он был подлинным газетным магнатом! От меня не ускользнуло, что, ведя речь о зяте, он посматривал в сторону Ореста Самсоновича. Неужели он хотел… (Этого, корректор, не убирать!)
– Александра Дмитриевна может дать фору любому мужчине… – начал Бергамотов, но смолк, ибо предмет разговора появился в зале.
– Матушка находит идею дополнительной охраны особняка великолепной! – сказала она.
Князь вздохнул:
– Я в этом ничуть не сомневался. Ладно, с бабами жить – по-бабски выть. Ваш ассистент всегда такой молчаливый?
Он кивнул на Мэхпи. Тот ответил:
– Всегда.
– Eh bien [22] , –
Он углубился в воспоминания тридцатилетней и даже более давности, а Орест Самсонович имел честь откланяться.
Начальство тоже отбыло восвояси, прихватив с собой мой предыдущий, на коленке написанный опус, а мы с Орестом Самсоновичем поехали в особняк госпожи Чернозвоновой.
22
Ну что же (фр.).
Было около девяти, когда мы прибыли на Миллионную улицу, где располагался огромный гранитный особняк, унаследованный вдовой от фабриканта Чернозвонова, ныне покойного (ибо ею же и отравленного!).
Около него нас уже поджидал, потирая руки, полковник Брюхатов.
– Так зачем вы просили сюда явиться? – поинтересовался он, подпрыгивая на морозном ветру. – Думаете, что Джек заявится убивать Чернозвонову или ее дочку?
– Думаю, вряд ли. Ибо Джек живет в этом особняке! – будничным тоном сказал Орест Самсонович, и полковник выпучил глаза. Он тотчас пожелал узнать детали, но Бергамотов, распорядившись, чтобы ждали его команды и не предпринимали никаких ненужных действий, приказал взять особняк в кольцо.
– На этот раз не уйдет! – уверенно произнес Брюхатов. – Это только от вас, Бергамотов, Джек-потрошитель ускользает. А мимо меня и моих орлов и мышь не проскочит!
Великий сыщик вздохнул, как мне показалось, со скепсисом, однако от замечаний удержался. Мы прошествовали по величественной лестнице к входной двери.
Орест Самсонович велел дворецкому доложить о нашем прибытии. Тот заявил, что госпожа Чернозвонова не принимает.
– Тогда доложите ей, что речь идет о ее покойном супруге! И его кончине! – произнес он громко, и дворецкий, побледнев, исчез. Через минуту он вернулся и велел следовать за ним.
Проведя нас по анфиладе комнат, он распахнул двери салона, три стены которого были облицованы малахитом, а четвертая представляла собой огромное, от пола до потолка, зеркало в золоченой раме. Да, деньги у кровавой вдовы явно водились. И она сама, облаченная во все черное, собранная и явно настороже, стояла возле камина.
– Что это значит? – произнесла она вместо приветствия. – Как вы смеете трепать имя моего покойного супруга!
– Что послужило причиной смерти вашего супруга? – спросил Орест Самсонович, тоже ее не приветствуя.
Чернозвонова шумно вздохнула, и в ее глазах вспыхнул страх. Она боялась – да еще как!
– От прободения давнишней язвы двенадцатиперстной кишки! – сказала она. – Таково было
Ага, кровавая вдова даже знала, кто он такой! Что ж, мы имели дело с более чем серьезным противником.
– Того самого врача, которому вы заплатили семь тысяч рублей серебром? – тихо спросил Орест Самсонович. – И кроме того, подарили его жене пару золотых серег с аквамаринами, а сыну – отличного орловского скакуна?
Вдова вздрогнула, ее лицо исказилось, и на мгновение мне стала видна ее душа – злобная, мерзкая, жестокая. Это была душа Джека-потрошителя!
– Кто вам такое сказал? Этот пропойца? Так он все что угодно может сочинить! И вообще, он давно страдает белой горячкой!
Но голос ее дрожал.
– Предсмертная агония вашего супруга была очень похожа на симптомы отравления мышьяком, – продолжил Орест Самсонович.
– И что из того? – крикнула Чернозвонова, сверкая глазами. – Мало ли на что это похоже! А вырыть его бренные останки и подвергнуть их унизительным экспериментам вы не сможете – я об этом позабочусь!
– Это и не понадобится, Лидия Филипповна! – заверил Орест Самсонович. – Ибо в моем распоряжении находится прядь волос, отрезанная у вашего покойного мужа врачом, выдавшим свидетельство о смерти. И проведенный мной анализ подтверждает, что в теле вашего супруга находилось огромное количество мышьяка, причем мышьяка, которым его травили на протяжении нескольких месяцев, – так, чтобы это походило на смерть от вновь открывшейся язвы.
Чернозвонова дернулась, ее руки инстинктивно сжались, а я подумал, что лапы у нее мужские, большие, сильные. Такие, которыми можно заколоть человека и вырезать у него из груди сердце…
– Посему даю вам возможность сделать чистосердечное признание. В противном случае в вашем доме будет произведен обыск – можете убедиться в том, что ваш особняк окружен силами полиции. Вот-вот подъедет прокурор с ордером…
О прокуроре Орест Самсонович, конечно, присочинил, но эта весть произвела на Чернозвонову сильное впечатление. Она, нажав завитушку над каминной доской, вдруг схватила тяжеленную кочергу – и бросилась на Ореста Самсоновича.
Я успел оттащить великого сыщика в сторону, метнулся к двери – и понял, что она заблокирована при помощи тайного механизма, только что приведенного в движение кровавой вдовой. А Чернозвонова, по-прежнему молча, снова кинулась на Ореста Самсоновича. Он, видимо, чувствуя движение воздушных потоков, уклонился, и кочерга обрушилась на стену в десяти сантиметрах от его головы. А эта дьяволица опять замахнулась, явно желая размозжить Бергамотову голову.
Схватив стоявшую на каминной доске массивную малахитовую вазу, я опустил ее на голову кровавой вдовы – в тот момент, когда она в очередной раз пыталась убить Ореста Самсоновича кочергой. Лидия Филипповна повернулась, ее глаза были широко распахнуты – и, несмотря на то что удар был сильный, двинулась на меня, держа в руках окаянную кочергу.
Но вдруг покачнулась, а потом так же молча, как нападала на нас, повалилась на пол.
– Я убил ее? – произнес я, заикаясь, а Орест Самсонович склонился над ней, нащупал сонную артерию и произнес: