Потрясающий мужчина. Книга 2
Шрифт:
— Никогда бы не поверила, что сегодня можно писать в такой манере, — сказала я, когда ко мне вернулся дар речи.
— Почему бы нет, если есть желание.
— Я не это имела в виду. Не могу себе представить, что кто-то вообще способен на такое мастерство.
— Вы знаете очаровательные портреты, которые Франсуа Буше писал с мадам Помпадур? Буше — мой любимый художник. Никто не умел так рисовать женщин. Я в свое время скопировал несколько картин Буше и многому у него научился. Я и Ватто копировал. Как он рисует шелк и кружева — непревзойденно! А Фрагонар! Я поклонник
Я понятия не имела, являюсь ли я поклонницей французской школы восемнадцатого века. Но если то, что я видела, — именно она и есть, то я самая горячая поклонница этой школы. Поэтому я убежденно сказала:
— Да!
Он развернул следующую картину. Опять дама в длинном вечернем платье. Желтый шелк, весь вышитый разноцветными бабочками, — оранжевыми и коричневыми, розовыми и красными, бирюзовыми и зелеными. У платья тюлевые рукава, собранные в рюши, через которые просвечивают красивые руки. И снова дама стоит посреди облаков, а черный клин закрывает ее лицо. В ногах лежит тигровая кошка, но не ласковая киска, а разъяренная бестия. Кошка с оскаленными зубами подняла лапу с выпущенными когтями на шелковую бабочку. Так и слышен треск разрываемого шелка.
На третьей картине — мужчина, его лицо тоже неразличимо. Он стоит, опершись на клюшку для игры в гольф, в розовом саду. На розовых кустах выписан каждый листик, каждый лепесток, но не педантично, совершенно естественно. Как и другие картины, эта тоже была в золотом багете шириной в пять сантиметров. Ничего более идеального нельзя было даже представить!
Четвертая картина опять изображала женщину, ее лицо тоже было скрыто от зрителей, но центральным местом картины была рука. Рука — абсолютное совершенство, украшенная большим жемчужным перстнем и бриллиантовым браслетом. Платье — самое изысканное из всех: плиссированный шелк цвета шампанского, прилегающий к ее божественному телу, по краю декольте и по подолу складки плиссе загнуты наверх и создают эффект пенящихся волн. За ее спиной из облаков падает красный бархатный занавес, затканный золотыми лавровыми листьями, левой рукой она держит его приоткрытым. Это могла быть актриса, выходящая к публике.
На следующем полотне — нагая богиня, возлежащая на облаках. Облака освещены солнцем, тень падает на лицо богини. Тело ее довольно загорелое, лишь на бедрах тонкая светлая полоска, интимный треугольник, лишенный волос, тоже белый, словно обычно она загорает в бикини. Очаровательно и остроумно.
И еще одна богиня, выходящая из темноты. Она облачена лишь в тюлевый покров, и совершенно непостижимо, как умудряется этот Харальд Зоммерхальтер выписывать тюль на коже и на фоне вечернего неба. И цветы, повсюду из тюля сыплются весенние цветы. Скорее всего это богиня весны. Но неважно, кто она и почему ее лицо скрыто, эта картина — запечатленная мечта.
Наконец Харальд Зоммерхальтер распаковал последнюю картину: это нагой мужчина, бог, прислонившийся к колонне посреди облаков. У него тоже нет лица, и он держит так свернутую трубочкой газету, что она прикрывает его фаллос. Полная иллюзия, что газету можно прочесть, и я даже вскочила, чтобы
Теперь главное — не ляпнуть что-нибудь невпопад.
— Почему вы хотите выставить у нас эти прекрасные картины?
— Мне нравится атмосфера, которую вы создали.
— Вы, должно быть, знамениты, если умеете так потрясающе рисовать. Мне очень неудобно, что я до сих пор не слышала вашего имени, я не так давно живу здесь… — Мне вдруг вспомнилось, что я приехала сюда ровно год назад, и я спросила себя, что бы это значило.
— А вы можете себе представить, что кто-то не жаждет популярности, а предпочитает жить так, как ему нравится? — спросил художник и закурил новую сигарету.
— Да, — кивнула я, хотя, честно говоря, представляла это с трудом. — Я хотела сказать, что мы, к сожалению, не сможем вам ничего заплатить за выставку.
— Ну разумеется, нет, — ответил он, — ни одному художнику не платят за то, что его выставляют. Большинство должно еще приплачивать владельцу галереи. Но у меня такой проблемы нет. Видите ли, я в пух и прах разругался со здешним галерейщиком и как раз сейчас забрал у него картины. Собственно, я могу его понять. Он хочет выставлять только те картины, которые он имеет право продавать. Но эти работы я не хотел бы продавать. И кроме того, — он улыбнулся мне, — я еще и со своей подругой разругался.
— Да? — сказала я, изо всех сил пытаясь не улыбаться ему в ответ.
— Я мог бы выставить здесь картины, чтобы те, кто желает поговорить или написать о них, могли прийти и профессионально их оценить. Мои картины практически не попадают на широкую публику, люди, для которых я пишу, не выставляют напоказ свое богатство. А я не хочу видеть посетителей в своей мастерской. Мне нужен абсолютный покой. До сих пор моя экс-подруга и владелец галереи ограждали меня от людей. Теперь меня бы устроило, чтобы картины висели здесь. Тогда я мог бы посылать всех в отель и говорить: оставьте меня в покое.
— Да, — согласилась я, — это было бы хорошим решением. — Потом быстро сказала: — Могу я теперь принести вам кофе? Или вы предпочитаете шампанское? — Интересно, что пьют по утрам художники.
— Я бы с удовольствием выпил ромашкового чая, вчера немного перебрал.
Конечно, сию секунду. Я поспешила на кухню. У госпожи Хеддерих, слава Богу, нашелся пакетик с ромашковым чаем.
— Вам нехорошо? — встревоженно спросила она.
— Мне замечательно. Где Руфус?
— Если его нет внизу, значит, он наверху.
Ну разумеется, он наверху, за своим компьютером. Я позвонила ему:
— Руфус, пришел художник! Художник, картины которого мы будем выставлять. Его прислал Михаэль из «Метрополии». Харальд Зоммерхальтер. Не знаешь такого? Приходи скорей, ты должен увидеть его картины.
Руфус тотчас же спустился. Когда я вынесла чайничек с ромашковым чаем, он уже приветствовал художника, посланного нам свыше.
— Вы и есть владелец отеля, господин Бергер? — спросил Харальд Зоммерхальтер.