Потусторонний криминал

Ищенко Евгений Петрович

Я слушал их рассказ довольно равнодушно и насмешливо, будучи еще с малолетства очищен, так сказать, от всяких суеверий, и дал это почувствовать своей жене, упрекнувши ее за это, а также дал им в то же время слово, что если эта история повторится при мне (чего жена моя пожелала, обидевшись за мой упрек), то я берусь объяснить им то явление, происходившее, по моему мнению, от причин каких-нибудь, конечно, естественных, а не по наваждению дьявола, на которого они теперь сваливали всю вину.

Часов в 10 вечера, когда все пошли спать и я в это время, лежа на кровати в смежной с жениной комнате, спокойно читал книгу, стук в окно, довольно осторожный, а вслед за тем действительно

пляска на потолке подняли меня на ноги. Еще несколько минут спустя раздается сильный стук кулаком в стену. Я не знал, что подумать. Трудно было допустить, чтобы это какой-нибудь негодяй решался третью ночь и безо всякой цели тревожить нас, наверное зная, что я дома и что ему это не пройдет безнаказанно, тем более что накануне делались, как я сказал, выстрелы. Кроме этого, пристально наблюдая в окно, я при всем старании ничего не мог заметить.

Оставалось думать одно: что это какой-нибудь сумасшедший, который как-нибудь ловко укрывается, и с этой мыслью я с ружьем и в сопровождении других отправился к восточной стене, обращенной к лесу. Подошедши к ней, мы все, к общему нашему удивлению, услышали, что стук кулаком раздался подле нас, но только теперь он уже слышался нам изнутри, тогда как находившиеся в комнате все единогласно утверждали, что они явственно слышали стук снаружи. Я и сам, взошедши в дом, действительно убедился в этом. Перед таким загадочным явлением я уже спасовал, потому что ничего не нашлось такого в моей голове, чем бы можно было пояснить себе это.

После этого, около часа спустя, и все прочее прекратилось, и мы уснули. Я знал только, что это не иллюзия слуха, не галлюцинация, а что-то такое необыкновенное, что все меня окружающие окрестили "чертовщиной" — и с чем я должен был согласиться хотя бы на время.

В следующие затем ночи было тихо, хотя изредка повторялись некоторые шутки. Так, например, раз вечером безо всякой причины запрыгал диван и раздавался где-то за стеною стук, похожий на падение куля с мукой, но все это было как-то неопределенно.

Но вот 20 декабря приезжает ночевать ко мне один знакомый и, слышавши раньше о происходящих чудесах, сильно интересуется услыхать что-нибудь подобное, а так как я сказал, что до этого все было тихо, то я и не мог ручаться за успех, но все-таки в виде опыта прибегнул к искусственному вызову этого явления, именно заставивши свою стряпку Марью, женщину очень веселого характера, поплясать в комнате, что она и исполнила. Хотя и не было никакого основания думать, что это явление имеет какую-нибудь связь с пляской, однако через час или полтора, к общему нашему удивлению, представление началось с теми же самыми явлениями, с тою только разницею, что вместо пляски на потолке теперь раздавалось барабаненье, сначала в стену, а потом в окно, и очень тактичное, и нельзя также сказать, чтобы однообразное, по временам с сильным стуком в стенку, продолжавшимся до 12 часов.

На следующий вечер, т. е. 21 числа, тоже около 11 часов, ко всему прежнему присоединилось еще дикое уканье, раздававшееся, по общему заключению, в трубе, а потом самопроизвольное летание разных вещей, например, валенок, ботинок и т. д., лежащих на полу и стремительно взброшенных к потолку или с силою ударявших в дверь, в стену и т. д. При этом замечено, что иногда летающая вещь издает шипенье или вдруг из-под кровати взметывается что-нибудь из черного белья, например сорочки, и, падая на пол, покрытый кошмами, производит стук как бы от падения тяжелого тела.

Под Новый год собирается у меня несколько человек моих знакомых, и все они крайне интересуются слышать наши чудеса. С вечера, разумеется, наша Марья отплясала предварительно, как следует,

а потом, часов около 2, мы улеглись спать и созерцали наши чудеса часов до 4, опять разразившиеся в очень резкие трели по стеклу окна в комнате жены и переходившие даже на стеклянную дверь в самой комнате. Тут мы снова проверили и убедились в странности явления, что стук, раздающийся в стену, во-первых, совершенно похож на удары кулаком, во-вторых, находящимся снаружи слышится изнутри, а находящимся в комнате — снаружи.

Стук этот переходит на разные предметы в самой комнате и явственно чувствуется рукою, когда приложить ее к стене, к стеклу или, например, к железной кровати, на которой спит моя жена. Слышались и уканье, и разнообразные звуки у окна в доме, мычания, рычания и т. п. То кто-то ломился в дверь, запертую на крюк, или ни с того ни с сего вдруг какая-нибудь вещь, например платок или что-нибудь из обуви, поднимается с пола или печки и с силою ударяется куда-нибудь в сторону.

В этот вечер жена моя, которая, правду сказать, не из трусливого десятка, видела явственно в окне просунувшуюся между ставнем руку величиною, по ее словам, как у 10-летнего ребенка, совершенно черного цвета, но с красными ногтями или, как она говорит, с просвечивающими, т. е. когда вы поднесете вашу руку к зажженной свече, то цвет ваших ногтей именно будет таков.

В этот же вечер на том же месте окна она видела два каких-то отростка, если так можно выразиться, т. е. вроде больших пиявок, но, когда она торопливо позвала меня из другой комнаты подивиться на это чудо, видение уже скрылось. Могу уверить, что она в это, как и в остальное время, находилась совершенно в нормальном состоянии и что вообще она ни к каким болезненным припадкам не предрасположена.

Как ни тяжело и опасно было оставлять в такое время своих семейных — двух старух и жену с ребенком, но я по одному безотлагательному делу должен был на один день поехать в город, а чтобы семейным не было страшно оставаться одним (так как мы все уже не на шутку стали бояться этих явлений), я попросил одного юношу, соседа нашего А. И. Портнова, остаться с ними. Вернувшись через день, застаю всю семью в сборах с уложенными уже на воз вещами; мне объясняют, что оставаться долее никак нельзя, потому что начались самовозгорания в доме разных вещей и дошло до того, что вчерашним вечером на самой хозяйке дома (т. е. моей жене) воспламенилось само собою платье, и Портнов, бросившийся тушить его на ней, обжег себе все руки, которые у него и оказались действительно забинтованными и сплошь почти покрытыми пузырями.

Жена же рассказала следующее. Только что вышла она за дверь в сени, как под ней вдруг затрясся весь пол, раздался оглушительный шум, и в то же время из-под пола с треском вылетела точно такая же синеватая искра, какую мы прежде видели вылетавшею из-под умывального шкафика, и только что успела она вскрикнуть от испуга, как внезапно очутилась вся в огне и потеряла память. При этом весьма замечательно то, что она не получила ни малейшего ожога, тогда как бывшее на ней тоненькое жигонетовое платье кругом обгорело выше колен, а на ногах не оказалось ни одного обожженного пятнышка.

Что же действительно оставалось делать? Передо мною был с искалеченными от ожогов руками Портнов, обгорелое платье, на тонкой материи которого не было ни малейших следов какого-либо горючего материала, — ясно, что оставалось — бежать! Это мы и сделали в тот же день, переехав в соседний поселок в квартиру казака, где и прожили все время половодья безо всяких уже тревог. Не было никакого повторения и по возвращении нашем в дом, который я тем же летом распорядился сломать. Но я забежал вперед.