Поумнел
Шрифт:
— Погоди, Нина!.. Минуточку… Я не успела сказать тебе… Твой дядя… князь Григорий Александрович… должен быть скоро… Я его просила перед отъездом заглянуть… И про ваш приезд ему известно… Я очень хотела бы, чтобы и Александр застал его у меня.
Князь Григорий Александрович приводился Елене Павловне троюродным братом, но она его выдавала иногда за родного дядю, иногда за "cousin germain". [55] Он был старый и закоренелый холостяк, с огромным состоянием, родни не любил, в России жил мало. Все родственники, ближние и дальние, охотились за ним, но никому он не оказывал расположения. И Александр Ильич, в последний год, заговорил о князе Григории Александровиче,
Note55
двоюродный брат (фр.).
Эти заигрыванья огорчали Антонину Сергеевну. Князя видела она всего один раз в жизни и неохотно вспоминала о нем, — до такой степени он был ей несимпатичен.
— Ты понимаешь, — зачастила полушепотом Елена Павловна, — он, кажется, совсем не вернется в Россию… Все свои имения он продал. У него, должно быть, миллионов пять… Разумеется, он переведет их в заграничные банки…
— Это его дело, maman…
— Помилуй, Нина, что ты говоришь? В своем роде последний. У меня братьев не было… Есть еще другие Токмач-Пересветовы… но они — бедные. Уж для них-то он, конечно, ничего не сделает. Tu es sa ni`ece… Наконец, с какой стати такое громадное состояние и пропадет там, за границей?.. Или, как все холостяки, il finira par une dr^olesse!.. [56]
Note56
Ты его племянница… он закончит с какой-нибудь красоткой!.. (фр.).
Брови Елены Павловны задвигались, и она еще долго бы говорила на эту тему, если бы не визит князя.
Она пришла в новое волнение, встала, перешла на другое место, оправила свою кружевную косынку и, когда лакей, доложивший о приезде князя, скрылся за портьерой, шепнула дочери:
— Re`eois-le, ch'erie… [57]
Антонина Сергеевна послушно исполнила это и пошла навстречу князю.
К ней приближался, короткими шажками, маленький человечек, в синей жакетке и очень узких светлых панталонах. Он казался неопределенных лет; бритое пухлое лицо, сдавленный череп, с жидкими, сильно редеющими темными волосами, зачесанными с одного бока, чтобы прикрыть лысину, — все это было такое же, как и несколько лет назад… Он точно замариновал себя и не менялся… Ему было уже под шестьдесят лет.
Note57
Прими его, дорогая… (фр.).
— Здравствуйте, князь, — сказала она ему и протянула руку.
Дядей она его не назвала, да он и сам не любил никаких родственных подъезжаний.
— Bonjour, bonjour, — скороговоркой ответил князь, пожал ей руку и оглядел ее своими смеющимися глазками восточного типа.- Maman там?
Он указывал рукой.
— Она вас просит туда.
— Давно здесь? — на ходу спрашивал ее князь.
— Только сегодня.
— С мужем?.. Читал, читал… Утвержден губернским предводителем… Хочет наверстать!.. Не поздравляю.
Она ничего на это не сказала. Последняя фраза "не поздравляю" не удивила ее в князе.
Елена Павловна встретила его под балдахином, на груде подушек, и слабым голосом пожаловалась на то, что она "toute patraque", [58] но тона этого не выдержала и начала перед ним слишком явственно лебезить.
— Неужели совсем покидаете нас? — спросила она полужалобным звуком.
— Оплакивать меня никто не будет, а делать
Note58
совсем разбита (фр.).
Он вытянул характерным движением свои короткие ноги и широко развел руками.
— И вы ваши чудные имения все продали? — заныла Елена Павловна.
— Продал!.. И это единственное толковое дело, какое мне удалось исполнить в пределах любезного отечества…
Брезгливая усмешка поводила рот князя, и глазки его не скрывали, как ему все эти дамские ахи и охи надоели.
— Но позвольте, князь, — остановила его Антонина Сергеевна. — Я не понимаю, почему вы так недовольны… ведь теперь людям ваших идей…
Выражение не давалось ей. Она уже попеняла себе за такую тираду.
— Вовсе нет! — с неприятным полусмехом досказал за нее князь.
— Nina veut dire… [59] — вмешалась Елена Павловна.
— Весьма хорошо понимаю, что ваша дочь хотела сказать, — довольно бесцеремонно остановил ее князь и продолжал в сторону Антонины Сергеевны: — Если бы слушались людей, ничего не желающих, кроме блага, своему отечеству, каждый из нас, независимых людей, — людей охранительных начал в лучшем смысле слова…
Note59
Нина хочет сказать… (фр.).
— Vous aviez toujours des id'ees anglaises! [60] — звонко проронила Елена Павловна.
— Давно я из англоманов вышел! — небрежно кинул ей князь. — Не с Англии нам надо обезьянить, а смотреть в оба на то, как ближайшие наши соседи, немцы, пруссаки, у себя справляются со своими внутренними делами.
— Le prussien! C'est l'ennemi! [61] — не могла утерпеть Елена Павловна, хотя из кожи лезла, чтобы говорить князю только приятное.
Note60
У вас всегда были английские фантазии! (фр.).
Note61
Пруссак! Но это же враг! (фр.).
— Кто это сказал? Я этого никогда не говорил… У них нам надо брать уменье вести внутренний распорядок. Нужды нет, что там конституция… Не этим они сделались первоклассною державой и задают тон всем… Авторитет власти, служивого сословия, чувство иерархии — вот на чем у них все зиждется.
Маленькое тело князя выпрямилось, он поднял голову и посмотрел сначала на мать, потом на дочь.
— Вашего мужа, — обратился он в сторону Антонины Сергеевны, — не поздравляю… Весьма ему признателен за его внимание ко мне, но искренне поздравлять его не стану.
"Даже и такой человек видит его насквозь", — подумала она и отвела голову. Как ни мало она сочувствовала торийским или юнкерским взглядам князя, но все-таки в нем она распознавала последовательность и отсутствие замаскированного хищного честолюбия.
— Почему же? — спросила с грустью Елена Павловна, — Alexandre на прекрасной дороге.
— Да! Коли ему хочется подачки! — выговорил князь с презрительным движением нижней губы. — Чтобы обелить себя окончательно…
Щеки Антонины Сергеевны начали краснеть. Ей делалось все тяжелее от участия в этом разговоре. Но не могла она защищать своего мужа. Пускай бы он сам взял на себя эту роль, но он, как нарочно, не являлся.