Поведай мне свои печали
Шрифт:
Он двинулся в комнату, увидал Лестера, да так и остолбенел. Лестер, надо думать, понял, что доктор удивлен не на шутку, и постарался тотчас же его успокоить:
– Я так называемый робот пришельца. Невзирая на тот очевидный факт, что я просто машина, я в то же время преданный слуга. Если вы хотите поведать нам свои печали, можете конфиденциально сообщить их мне. А я не премину передать их своему хозяину.
Доктор как будто слегка попятился, но на ногах все же удержался.
– Вы принимаете любые печали, - спросил он, - или
– Хозяин, - отвечал Лестер, - предпочитает глубокую скорбь, но не отказывается и от печалей всякого иного рода.
– Вильбур от них косеет, - вставил я.
– Сейчас он в спальне, дрыхнет с перепою.
– Более того, - продолжал Лестер, - говоря между нами, такой товар нетрудно и продать. У нас дома найдется немало страстных охотников до первосортных горестей, присущих данной планете.
Брови у доктора взлетели так высоко, что почти коснулись шевелюры.
– Тут все по чести, - заверил я его.
– Без всяких фокусов. Хотите взглянуть на Вильбура?
Док кивнул, я подвел его к кровати, и мы застыли у изголовья, глядя на Вильбура сверху вниз. Когда пришелец спал вытянувшись, то представлял собой премерзкое зрелище.
Док поднял руку ко лбу и с силой провел ею по лицу, оттягивая челюсть и приобретая сходство с ищейкой. Его большие, толстые, отвислые губы издали под ладонью хлюпающий звук.
– Будь я проклят!
– произнес док.
Тут он повернулся и вышел из спальни, а я потащился следом. Он, не задерживаясь, направился к двери и вышел на улицу. Спустился немного по дорожке, потом остановился и подождал меня. А потом внезапно, вытянув руки, схватил меня за грудки - рубаха до того натянулась, чуть не лопнула.
– Сэм, - сказал он, - ты у меня работаешь много лет и вроде становишься стар. Большинство других на моем месте уволили бы тебя, старика, и наняли кого помоложе. Я вправе уволить тебя в любую минуту, когда захочу.
– Наверное, так, - ответил я и испытал гнусное чувство, потому что раньше ни разу не задумывался, что меня когда-нибудь уволят. Подметаю я в лечебнице на совесть и не чураюсь грязной работы. Представляете, как это будет скверно, когда придет очередная суббота, а у меня не окажется денег на выпивку!
– Ты был преданный и честный работник, - продолжал между тем док, вцепившись мне в рубаху, - а я - добрый хозяин. Я всегда ставил тебе бутылку на рождество и еще одну на пасху.
– Все точно, - подтвердил я.
– Все до последнего слова.
– Ты же не станешь водить за нос своего друга доктора, - сказал док.
– Всех остальных в этом глупом городишке, может, и станешь, а своего друга доктора нет.
– Но, док, - запротестовал я, - я и не вожу никого за нос...
Док, наконец, отпустил мою рубаху.
– Бог с тобой, я и не думаю, что водишь. Все действительно так, как мне говорили? Он сидит и выслушивает чужие беды, и те, кто побеседовал с ним, сразу чувствуют себя лучше?
–
– Святая правда, Сэм?
– Святая правда.
Доктор Абель разволновался. Он опять схватил меня за рубаху.
– Ты что, не видишь, что на нас свалилось?
– чуть не закричал он на меня.
– На нас?
– переспросил я.
Он не обратил на это внимания.
– Величайший психиатр, - изрек док, - какого когда-либо знал мир! Крупнейший вклад в психиатрию с самого начала времен! Понимаешь, к чему я клоню?
– Пожалуй, понимаю, - сказал я, хотя не понял ровным счетом ничего.
– Больше всего, - изрек док, - человечество нуждается в ком-то или в чем-то, на кого или на что можно перевалить свои заботы. В ком-то, кто одним магическим касанием изгонит все тревоги. Суть дела тут, разумеется, в исповеди - в том, чтобы символически переложить свою ношу на чужие плечи. Один и тот же принцип срабатывает в церковной исповедальне, в профессиональной психиатрии и в дружбе - дружба глубока и прочна лишь тогда, когда на плече у друга можно поплакаться...
– Док, вы правы, - сказал я, начиная помаленьку соображать что к чему.
– Беда в том, что принимающий исповедь тоже человек. И по-человечески ограничен, и тому, кто исповедуется, это известно. Исповедник не в силах гарантировать, что сумеет разделить любое несчастье, любую страсть. А здесь перед нами нечто принципиально иное. Пришелец - существо со звезд, не связанное человеческими предрассудками. Из самого определения следует, что он в состоянии принять любые печали и вобрать их своим нечеловеческим естеством...
– Док, - завопил я, - если бы вы заполучили Вильбура в лечебницу!..
Док мысленно потирал руки.
– Именно об этом я и подумал.
С каким удовольствием я дал бы себе пинка под зад за свой неумеренный восторг! Теперь я сделал все, что мог, лишь бы вернуть себе утраченные позиции.
– Не знаю, док. С Вильбуром, наверное, не сговориться.
– Ну что ж, давай вернемся и попробуем.
– Не знаю, - упирался я.
– Нельзя терять ни минуты. К утру слухи расползутся на много миль, и здесь будет не продохнуть от газетчиков, телевизионных фургонов и бог весть кого еще. Набегут ученые сопляки, правительственные агенты, и дело выскользнет из наших рук.
– Лучше я потолкую с ним с глазу на глаз, - сказал я.
– У него, неровен час, язык с перепугу отнимется, если вы начнете путаться под ногами. А меня он знает и, может, послушает...
Как ни крутился док, как ни мялся, но в конце концов согласился.
– Я подожду в машине, - предложил он.
– Если понадоблюсь, позовешь.
Хрустя гравием, он ушел по дорожке к своей машине, а я возвратился в дом.
– Лестер, - обратился я к роботу, - мне необходимо поговорить с Вильбуром. Это очень важно.