Поведай сыну своему
Шрифт:
Только она открыла дверь на улицу, как сильная рука втолкнула ее обратно в помещение и мужская тень, полушепотом, извергая сивушный запах самогона, проскрипела:
– Где эта рыжая жидовская морда! Перехитрил, гад! Я из него сейчас всю душу иудейскую вытряхну!
– Увидев, что Песя в страхе и ужасе готова закричать, зажал ей рот: - Молчать, а то все ваше отродье перережу вместе с жидинятами.
С улицы ворвался высокий мужик с черным обрезом за плечом и с ходу вполголоса:
– Карась, ты с глузду з'iхав! Тобi тiлькы-що сказалы - Бiрюков вернувся в Ружин. Всiх нас погубыты можеш! Поiхали!
– Та я тiльки ему печiнки пополощу!
Карась рванулся к дверям соседней комнаты и наткнулся на выходящего оттуда на шум Бенциона. В одно мгновенье
В то же самое время за входной дверью раздалось громкое:
– Руки вверх! Бросай оружие!
Минут десять длилась за дверью потасовка, стоны, крики, потом топот убегающих в сторону реки людей, далекие выстрелы.
Зимним вечером мечты
Керосиновая лампа тускло освещала небольшую комнату. Она стояла на столе и ее светлый, широкий язык слегка дрожал. Временами она начинала коптеть и верхняя часть стеклянного колпака все больше покрывалась черной сажей. Тогда бабушка Песя прерывала разговор, облокачивалась на стол, протягивала руку к круглой ручке, пытаясь установить фитиль в нужное положение. Но это не помогало, и она то и дело раздражалась.
– Сколько раз я вас учила - прежде чем зажигать лампу, нужно ножницами ровненько отрезать подгоревшую часть фитиля.
– Бабушка, разве ты не знаешь, что мамка нам не разрешает баловаться спичками, - сказал Менделе, перекинув свои глазенки в сторону старшей сестры Голды, которая по этому поводу, наверное, что-то знала.
Но все обошлось. Голда сидела на табуретке лицом к печке и ничего не расслышала. Она была целиком заворожена полыхающим огнем, безжалостно пожирающим дрова. А маленькая Люся не понимала, о чем речь, - сидела cебе рядом с Менделе на кушетке и шептала что-то на ухо своей кукле.
Бабушка поняла свою оплошность и на некоторое время замолчала.
Наступившую тишину нарушал лишь беспорядочный треск догорающих в печке дров.
– Бабушка, расскажи нам о бандитах, которые жили в лесу и нападали на людей.
Это Голда оторвалась от манящего зрелища тлеющих углей. Ей уже за десять. Ее вопросы иногда уже ставят взрослых в тупик.
– О каких бандитах?
– Наша улица-то как называется? Улица Бирюкова. А кто был Бирюков? Ты-то знаешь?
Еле заметная тень пробежала по лицу старой женщины. Она оторвалась от лампы, выпрямилась во весь свой высокий рост и бросила оценивающий взгляд на раскрасневшуюся от огня Голду. Посмотрела на остальных ребят и медленно опустила свое изможденное, измученное тяжелыми годами жизни тело в рядом стоящее кресло.
"Боже милостивый, огради их жизни от всех тех ужасов, которые выпали на нашу долю!" - прошептали ее дрожащие губы. И подумала: "Рассказать? А не лучше ли, если они об этом никогда не узнают".
– А я не хочу про Бирюкова, - вдруг закричал Менделе так громко, что Люсенька вздрогнула и уронила свою куклу себе на колени.
– Я знаю, он был хорошим милиционером и его убили бандиты. Не люблю я печальных рассказов!
– Эх ты, трусишка! Боишься страшных историй?
– махнула рукой Голделе.
– Это было давно, лет десять тому назад, после революции. Тогда было много банд на Украине и у нас в Ружине тоже. Ты тогда, милая моя девочка, только родилась. Ох, и страшное это было время! Давайте не будем сегодня об этом.
– Так о чем же я, майне гуте клейне мейделе энд ингеле2? Ну да, вспомнила. Так вот, лучше я вам расскажу о вашей тете Фейге. Если согласны, то я начну.
Бабушка сделала небольшую паузу, откашлялась и стала рассказывать.
– В одно прекрасное утро, когда кроме меня все еще в доме спали, начала бабушка рассказ о тете Фейге, младшей ее дочери, - к нашему крыльцу подкатил самый таки шикарный в нашем Ружине фаэтон балагулы Лейзера и внезапно остановился. Я еще помню, как разгоряченные от быстрой
Хитрая рассказчица прервала рассказ, чтобы заинтриговать молодые пытливые души и зажечь их любопытство. Она посмотрела сначала на самую старшую, Голду, которая успела уже повернуться раскрасневшимися от жары щечками к бабушке в ожидании чего-то на этот раз необычного. Голда уже много раз слышала эту историю, и каждый раз надеялась узнать что-нибудь новое в этом рассказе, хотя знала, что все будет рассказано по-прежнему.
– Так кто из вас первый догадается?
– А вот я знаю кто, - Голделе повернулась лицом к бабушке, запрокинув голову назад. При этом пухленькие губки ее свернулись в трубочку и злорадно застыли в этом положении.
– Ничего ты не знаешь! Замолчи и не перебивай бабушку, - взбунтовался Менделе, который до этого сидел с раскрытым ртом и круглыми глазами.
– Э-то был же-них к не-ве-сте, - неожиданно нараспев проговорила трехлетняя Люсенька, размахивая в такт каждому своему слову ручками своей куклы.
– Не слушай их, бабуля. Пожалуйста, рассказывай!
Менделе мог слушать один и тот же рассказ много раз. А сейчас он очень боялся, что родители скоро вернутся и ему не удастся дослушать все до конца. Тем более что он до сих пор не сделал уроки. Он посещал первый класс украинской школы, а Голда - третий еврейской четырехлетки.
– Ну, хорошо, хорошо, раз уж вы хотите, буду рассказывать. Так вот, речь старой женщины представляла собой своеобразную смесь идиш и украинского языка, но дети знали тот и другой, поэтому хорошо ее понимали.
– Это был высокий стройный мужчина с небольшим чемоданчиком в руке, и направился он прямо к нашему дому. У меня сердце так и замерло. Я совсем перестала дышать. Неужели это тот самый молодой человек, о котором рассказывал дедушка Бенцион, когда вернулся с Фейгеле из Киева? Я совсем было растерялась - в доме не прибрано, все еще спят. Что делать? Разве это дело - пускать такого солидного человека в дом, когда там такое? Я вмиг сбросила с себя передник и выбежала на улицу. Сделала я это так проворно, что появилась на улице прежде, чем успела развеяться дорожная пыль от лейзеровских лошадей и экипажа. Села я на лавочку как раз в тот момент, когда юноша подошел к дому. Я ему тут же сказала: "Пожалуйста, не утруждайте себя и не нужно мне объяснять кто вы. Я это знаю от своего Бенциона. Вы не кто иной, как Залман Гершгорин." Вы бы посмотрели, дети, какая прекрасная улыбка озарила его мужественное лицо. А как он раскланялся со мной!? И вот мы сидим рядом и беседуем. Сначала о том, как он доехал, и что в Казатине на станции была очень большая давка, когда он пересаживался с киевского поезда на уманьский. Но зато ему очень повезло в Зарудинцах, где удалось быстро найти хорошего балагулу и менее чем за час добраться до Ружина. Тогда, дети мои, очень опасно было ночью ехать по этой дороге, которая проходила через густой дремучий лес. Прошло всего несколько лет после революции и леса на Украине были пристанищем многочисленных банд. Так вот, я уж постаралась говорить с ним побольше и погромче, чтобы разбудить всех в доме. Он, оказывается, такой же купец, как и наш дедушка Бенцион. Познакомился он c ним на одном очень крупном складе товаров в Киеве. А когда закончили все дела, то решили на следующий день встретиться в одном трактире. Туда-то дедушка наш пришел с Фейгеле и познакомил ее с Залманом. После этого молодые люди встречались почти каждый вечер, пока дедушка оставался в Киеве. Да, конечно, после того, как Фейге вернулась в Ружин, она сильно изменилась. Была задумчива, грустна, рассеянна. Но никому и в голову не приходило такое, что Залман приедет к нам в Ружин. А я вот, родненькие мои, сразу догадалась, что это он. Мне подсказало мое материнское сердце! Но что было дальше? Такого даже в самой волшебной сказке не встретишь!