Повелитель и пешка
Шрифт:
– Эй, ты чего!
– Сиди-сиди. Тут опять седина показалась. Я сейчас ее аккуратненько, ножничками. Вот, поешь пока.
Пирог у тетки Костылихи оказался с мясом. Жирный, основательно сдобренный луком. Обр засунул в рот почти половину, с упоением принялся жевать и не сразу понял, что теперь по его волосам робко, но упорно гуляет широкий деревянный гребень.
– Нюська!
– Что?
– Отвали!
– Сейчас, еще немножечко. Вот погоди, я тебе скоро шнурок сплету. Красивый, с кисточками.
– И ошейник с бубенчиками, – фыркнул Обр. – Отвали, я сказал!
И разом поднялся,
Из дыры в заборе показалась всклокоченная детская голова. Любопытные голубые глазищи впились в Обра, будто к ним во двор явился Морской змей собственной персоной. Хорт быстро скорчил страшную рожу. Обнажил клыки и слегка щелкнул зубами. Голова мгновенно исчезла. За забором кто-то заревел перепуганным басом.
– Ну, я пошел, – снова сказал Обр и на этот раз в самом деле пошел по огороду, за калитку, по безлюдной улице. Оглядываться не стал, но все-таки покосился краем глаза. Нюська стояла в солнечном луче и, бессильно опустив руки с зажатой в них гребенкой, смотрела вниз, на пышную поросль теткиных огурцов. Вот дура! И чего на них смотреть-то?
К месту ночлега Обр пробирался со всей осторожностью, старательно пренебрегая торными дорожками. К сараю прибыл благополучно и даже позволил себе помечтать об обеде. Оставили ему его законную долю или все сами сожрали? Размышляя об этом, он выскользнул из кустов ивняка и сразу понял, что влип по-крупному.
Под стеной сарая рядком сидели три белобрысых братца. Тут же подпирал угол еще один кудревато-бородатый, но рыжий. Этого Хорт не знал. Прямо на пороге сарая устроился Устин, второй сын артельного старосты. Рядом от скуки кидал в стенку ножик братан его, Родин, или попросту Родька, Обров ровесник и напарник у весел. Прямо на тропинке устроились рулевой Фома и еще двое незнакомых. По всему было видно, что силушкой они тоже не обижены.
Хорт, не будь дурак, тут же нырнул обратно в кусты. Но за спиной оказался старший из Севериновичей, Первин по прозвищу Жила, схватил повыше локтя и повлек к сараю. Обр даже не вырывался. Ясно было – при таком раскладе ничто не поможет.
– Этот, что ли, вас побил? – спросил Жила.
– Ну! – мрачно кивнул младший из белобрысых братьев.
– Вот этот? – с нажимом переспросил Жила, переводя взгляд с пыльных, потрепанных пострадавших на чисто умытого, благонравно, волосок к волоску причесанного Хорта.
– Этот самый, чтоб его! – высказался старший брат, осторожно потирая грудь.
– Один троих?
Рядом тихо свистнул ехидный Родька, у которого в голове тоже никак не укладывалось, что тощий как смерть, вечно хмурый молчун Лекса вот так, за здорово живешь отметелил братьев Шатунов, первых драчунов на деревне.
– Да он увертливый, гад, никак его не ухватишь, – проворчал средний брат.
– Он, небось, вообще заговоренный, – встрял младший, – бьешь его, а он как деревянный, даже не шатается. Во, все костяшки отшиб!
«Сначала заговоренный, потом колдун, потом убивать начнут», – мрачно подумал Обр.
– Слышь, Жила, – как можно убедительней сказал он, – я всего-то по улице шел. Откуда мне знать, что мимо их дома даже ходить нельзя.
– Ходить можно, – заметил Устин, подумал и добавил: –
– Это у нас Мокша, Рокша и Векша, – разъяснил Жила, – а папаша их Шатун прозывается. Полесуют они. В море не ходят. Охотой промышляют. Так ты их побил или нет?
– Побил, – сознался Обр, – знать не знаю, чего они на меня набросились. Я ж говорю, шел по улице, никого не трогал…
– Куда шел-то? – с невинным видом поинтересовался Родька.
– Куда надо было, туда и шел.
– Побил, значит, – протянул Жила. – А как?
– Как-как, – удивился Хорт, – руками. Ну, это… ногой добавил немного.
– Да ты не таись, – с ласковой убедительностью склонился к нему Жила, – ежели у тебя и вправду кулак заговоренный, так в этом зазорного нет. Это дело хорошее.
Обр поглядел на свою правую руку, пошевелил пальцами. Вот угораздило. Теперь эти Шатуны проходу не дадут. Не успокоятся, пока по уши в землю не вгонят. А ведь он тут жить собирался.
– Обычный у меня кулак, – вздохнул он. – Слышь, мужики, вы на меня зла не держите. Если, скажем, по-честному драться или на поясах тягаться, вы меня в два счета одолели бы. Любой из вас, даже самый младший.
Младший, Векша, приосанился. Братья хмыкнули, переглянулись, и Обр понял, что попал в точку. С девками он, может, разговаривать и не умел, но как дурить головы парням, знал до тонкости. Шесть родных братьев, не считая двоюродных, кому хошь ума вложат.
– Тут вот какое дело, – начал он, – у нас в деревне каторжный жил. Срок ему вышел, отпустили его. Родни у него не осталось, так он на родину не пошел, к нам прибился, и я… того… перенял у него кое-что. А там, на каторге, сами знаете: или ты их, или они тебя. Короче, я по-честному не умею. И вполсилы не умею тоже. Он меня не драться, он меня убивать учил. Попадись мне под руку нож или сук покрепче, точно кого-то не досчитались бы. Я, мужики, не хвастаюсь. Правда это.
Есть, есть польза от чистой правды!
– Да мы верим, – уважительно прогудел Жила, – как не верить, когда они все в песке и за бока держатся, а ты свеженький, как снеток [20] в рассоле.
– Ну, мне тоже досталось, – скромно возразил Обр, – они здорово дерутся.
Лести много не бывает. Это он знал точно.
– Еще бы не здорово. Первые бойцы. Мокша против Косых Угоров всегда заводилой выходит.
– Против Косых Угоров? – тупо повторил Хорт. – У вас чего, война с ними?
20
Снеток – мелкая рыба.
– Дурень, – снова встрял беспокойный Родька, – кулачные бои у нас. По праздникам стенка на стенку ходим.
– Во-во, – загудел Жила, – ты понимай. Ивана Купала скоро. Так?
– Так, – согласился Обр.
– На Катькин Верх пойдем?
– Пойдем. – Отчего же не пойти, коли у них так положено.
– Стенка на стенку выйдем?
– Ну, выйдем.
– Тут-то нас и побьют.
– Почему побьют? Че у вас, мужиков нету?
– У нас мужиков сколько хочешь! – рявкнул Шатун-старший. – Третий год подряд поле за нами оставалось. Только нынче они людей Харлама наняли.