Повелитель Ижоры
Шрифт:
Похоже, громовержец Перун и вправду мог слышать это странное заклинание. Глаза идола плотоядно загорелись, и рубин на конце Ингварова посоха откликнулся кровавым блеском. Но вот очнулись и остальные боги; их взгляды скрестились, и в воздухе возникло таинственное мерцание. Напряжение стало невыносимым.
И тут лежащая неподвижно фигура вспыхнула ярким белым пламенем, раздался треск, будто рвался туго натянутый ветром парус, а зрители разом зажмурились – но даже когда вспышка погасла, еще несколько секунд перед глазами возникали и лопались какие-то оранжевые пузыри. Потом
Кто-то первым открыл глаза и вскрикнул. Посреди поляны было пусто. Тот, кого называли Корби, исчез из этой истории навсегда, и только разбросанные вокруг, подозрительно скоро увядшие цветы не давали зрителям поверить, что все это им приснилось.
Так ушел мой боевой наставник, непревзойденный стрелок Корби Суолайнен. Я недолго скучал о нем. Почему? Не знаю. Я стал сильным за эти месяцы в Ижоре. Но я твердо помнил, что должен стать первым.
И теперь мой учитель Корби уступил мне свое место.
Когда наш старший товарищ, Власик, вернулся в деревню изгнанников, вышло так, что командиром ижорской дружины стал я сам; уже на следующий день конунг Ингвар, мой отец, представил меня остальным парням в этом новом качестве.
Это было ни с чем не сравнимым удовольствием. Все тридцать бойцов выстроились перед нами, как на скаутской линейке, и мы с конунгом прошли мимо каждого. Я внимательно рассматривал их лица. Плотно сжав губы, они провожали нас взглядами. Замыкающими стояли Янис с Ториком: они восторженно таращили на меня глаза, и я улыбнулся им ободряюще. Не было только рулевого Харви, и я отлично знал, почему.
Должен сказать, что меня это не особенно беспокоило.
Нашлись у меня в эти дни и иные заботы, еще приятнее.
Золото викингов оказалось совсем не таким, как я представлял. Я думал, это будут блестящие тяжелые слитки, наподобие тех, что хранятся в банках, или красивые монеты с портретами королей, или всякие там кольца нибелунгов. Но золото, которым новгородский князь сполна отплатил служивым варягам, было другим. Это были неровные желтые слитки, похожие на помятые шоколадки в обертке, только все разные по размерам и по весу. На некоторых были нанесены какие-то насечки, на других – нет.
Были здесь, правда, и монеты (в кожаных мешках), только тоже неровные и даже не очень-то круглые, с дырками и без. Были и какие-то украшения наподобие сережек в виде страшноватых зверей, с подвешенными к ним кольцами и листочками. Эти подвески больше напоминали погремушки, и я решил, что дарить их девушкам могли только дикари.
И все же эти штуковины были из чистого золота.
На серебряные слитки – гривны – я даже и не смотрел, хотя их нашлось в варяжском грузе куда больше, чем золотых, не меньше шестисот фунтов. Были они продолговатые, похожие на неуклюжую заготовку для напильника или какого-нибудь зубила, и довольно тяжелые. Парни намучились перетаскивать их в джипы, а из джипов – в подвалы башни. Серебро конунг Ингвар использовал для внутренних расчетов.
А вот золото отец спрятал в огромный несгораемый шкаф у себя в кабинете. Этому золоту предстояло под покровом ночи отправиться на Перунову поляну. Затем загадочная программа «Rewinder»
Как я ни просил, Ингвар не разрешил мне присутствовать при этом. Оставалось просто ждать.
И вот день настал. А точнее, настало утро, когда я снова проснулся от автомобильного гудка. И увидел у себя под окном сияющий черным лаком, громадный и мощный внедорожник-амфибию с тонированными стеклами, с высокой трубой воздухозаборника и лебедкой на носу. Его обтекаемый кузов поблескивал, как мокрый дельфиний бок.
Дверцы «конкистадора» были распахнуты. На торце передней двери были налеплены разноцветные ярлычки с буквами и цифрами: судя по всему, машина была импортирована прямиком из салона известного питерского дилера. За рулем сидел Харви, уже вполне здоровый, но с перевязанной головой (я решил, что за рулем он оказался не случайно, но долго размышлять об этом не стал). Увидав меня в окне, Харви робко улыбнулся и поднял руку: «Привет тебе, молодой ярл». Стараясь не спешить, я оделся и вышел во двор. Харви уже вылез из машины и встречал меня с ключом в руке, торжественный и бледный.
Я знал, что переборщил в тот раз. Конечно, бедняга ни в чем не был виноват – он ведь не был сыном конунга и поэтому мог проявить мягкотелость, как и остальные представители этой низшей породы людей; я подумал, что стоит простить его, хотя бы ради такого приятного момента. Мне пришла в голову одна мысль. Я положил руку ему на плечо и сказал негромко:
– Скажи, Харви, ты не держишь зла на меня?
– Нет, мой ярл, – отвечал рулевой.
– Тогда скажи мне: почему ты ослушался своего ярла? Ты пожалел тех шведов? Ты сказал: нет, не хочу это видеть. Ты испугался?
– Это страшно, – признался Харви. – Очень много крови.
– Но это кровь врага.
– Этот кормчий, Роальд… он проклял нас всех. Это страшно. Никто не понял, я понял. Потому что я знаю их язык. Я боюсь.
Я наморщил лоб. Ситуация была сложнее, чем я думал. Не так-то просто управлять людьми.
– Я могу снять проклятие, – сказал я наконец. – Ты веришь своему ярлу?
– Верю, – сказал Харви испуганно.
– Так вот. Я снимаю это проклятие. Я беру его на себя. Ты понял? Отныне вся кровь – на мне, Харви.
Он склонил голову.
– Ты – мой господин навсегда, – сказал он.
Мне вдруг опять показалось, что я еще не проснулся и мне все это снится, но, скорее всего, это происходило взаправду, и даже птички пели по-утреннему, и заспанный Ник стоял на крыльце и протирал глаза изумленно. «Я буду управлять людьми, – вспомнил я. – Именно так».
– Ники, – окликнул я младшего ярла. – Садись в машину. Проедемся.
Кивнув, Ники взобрался на подножку и, отряхнув ноги, уселся на сиденье рядом с водителем (на водительское место, разумеется, взгромоздился я сам). Харви вручил мне ключ и остался стоять на полянке, догадываясь, что он больше не нужен. «Пусть сон продолжается, – думал я. – И вообще, когда все это кончится, нам будет о чем вспомнить».