Повелитель теней: Повести, рассказы
Шрифт:
— Ну а вы?
— Я другое дело. Приехал со стороны, свежий взгляд, значит. Кошек с детства терпеть не могу, а тут, смотрю — заповедник. Думаю, дай, для начала хотя бы, в отделении истреблю. Не выходит. Ищу причину — вот так и додумался… А вот Совин — ему-то как пришло в голову?
— Он шизофреник и, по-моему, близок к сумасшедшему дому — вот и пришло в голову.
Он не обиделся и даже как будто не заметил резкости замечания.
— Вот, вот… и я думал так же… но сейчас меня мучает… очень мучает мысль… а вдруг они сами его надоумили?.. Все, что нужно, изучено… сеанс наблюдения кончен…
— Хорошо, а куда девать вас, например?
— Может быть, я у них лицо непредусмотренное. А может, и меня они надоумили, и на меня уже что-нибудь готово… и на вас тоже. Вдруг они просто для развлечения из нас комедию устраивают? Играют в нас, вроде как в шахматы?
Бред… начинается бред… остановить его надо…
— Если вы это всерьез, плохи ваши дела!
— Ха, да вы рассердились! Это хорошо… только вы зря намекаете, мозги у меня в порядке… а что всякая дрянь мерещится, это другое дело… сны дурацкие снятся, никогда раньше не было… Поверите ли, такая мерзость: только спать ляжешь — тут же три рыла, не то свиные, не то кошачьи, одни рожи, без туловища, или хуже того — одни глаза, как блюдца, сквозь одеяло просвечивают… качаются надо мной, ждут… а в ухо кто-то бормочет: встать, суд идет… трибунал, трибунал… До чего становится пакостно: поднимаюсь, стакан коньяка и снотворное…
Для чего это он… чтобы и мне то же самое… надо, чтобы он замолчал… безумие заразно… заразно… есть у него свой вирус…
— Это нервы, усталость и нервы, — перебил я его, — внушите себе наконец, что все это ваша выдумка, химия вашего мозга!
— Спасибо, что объяснили, с учеными не пропадешь… я и сам знаю, что нервы, что же еще, как не нервы… да хитрость-то вот в чем: я ведь думаю, что встаю за снотворным, или открыть форточку, или еще что… но встаю все-таки — значит, своего добиваются… снова ложусь, засыпаю… а у них там дело идет… шелестят бумаги… кого-то допрашивают…
— Замолчите, вы сумасшедший! Там ничего нет! Понимаете?! Там ничего нет!
— Не нужно кричать на всю улицу, пан профессор. — Его лицо замкнулось в спокойной и жесткой улыбке. — Вот вы и попались! Слово «там» признаете, значит?.. Это уже полдела, а дальше пустяк — рано ли, поздно, что-нибудь «там» увидите, не сомневайтесь.
Ну и улыбочка… сдержанная, а сколько жестокости… где-то уже я эту улыбочку видел… вспомнить бы…
— Пить нужно меньше, — сказал я зло, — а не то и черта с рогами увидите!
Что же я… это ведь хамство, так разговаривать… словно кто за язык потянул…
— Извините, майор, я нечаянно… у меня тоже нервы…
— Вот, вот, нервы… я же не спорю… — пробормотал он, глядя на что-то у меня за спиной.
Я невольно обернулся назад — улица была пуста.
Он постоял еще с полминуты, словно бы в нерешительности, и пошел прочь, а я подумал — как же ему будет скучно, когда карантин снимут и вся история с кошками забудется.
Ветер исчез, и тучи, которые он гнал с моря, повисли цепью над городом. Солнце, пытаясь их растопить, обжигало землю бесцветными лучами, и небо закрылось белым
Каблуки вдавливались в мягкий асфальт, каждый шаг стоил усилий. Сколько следов на асфальте… пустой город — и так много следов… и следы все странные, как от стада коз… вот след острого женского каблука… вот следы подковок… плоские, как лепешки, следы… следы, раздвоенные копытом…
Интересно, у меня какие следы… вот они, тянутся позади — узкие неровные вмятины… как нелепо они выглядят… неуклюжие, идут елочкой… следы большой глупой птицы…
А вот и совсем странный след… страшный какой-то… как глубоко вдавлен, раздвоен… будто чугунный человек шел на больших козьих копытах…
— Да ты и вправду похож на дурацкую сутулую птицу — вылитый марабу! — неожиданно сказал я себе почти вслух, отчетливо слыша собственный насмешливый голос. Слова не всплывали из глубины сознания, а возникали сразу, как по чьей-то подсказке, словно печатались на ленте телетайпа.
Недобрая наблюдательность этих слов, этого моего другого «я», больно меня царапнула. Не очень-то хорошо я к себе отношусь… насмешливо… зло… беспощадно… за что бы это…
— Как ты глуп! Это же большая удача, видеть в себе смешное!
Попробуй-ка возрази… тут же станешь еще смешнее… удача, конечно, удача… только тоскливо от нее, от этой удачи…
Возвращаться домой не хотелось. Не хотелось входить в калитку, не хотелось открывать дверь. Что-то враждебное затаилось в доме… я все время воображал, что живу в нем один… а на самом деле здесь еще столько всякого…
— Мой бедный друг, ты стал суеверен! А недавно других попрекал, хорошо ли это? Смотри, не свихнись! Возьми себя в руки, вспомни хотя бы, кто ты такой! Специалист с именем — тебе ли равняться с деревенским милиционером?
Я нашел в столе папку с неоконченной моею статьей — вот уж месяц, как надо бы ее отослать, — и мой умный двойник одобрил это:
— Вот именно, займись делом! Чушь мерещится от безделья. Ты же грамотный человек — все законы этого мира давно изучены.
Да… законы этого мира… а законы не этого мира…
— Ты осел! Там ничего нет! Ты серый осел, с хвостом и с длинными ушами!
Я листал рукопись и с трудом, как чужой, разбирал собственный почерк. Странно выглядели слова и формулы, будто было написано это не полгода назад, а бог весть когда, и писавшего давно уже нет.
Мертвечиной несет от этого… как чей-то архив… нет, сегодня это в голову не полезет… и вообще, целый вечер мне не высидеть в доме… как в батисфере, за стенкой бредовые чудища шевелят клешнями… нехороший сегодня день… тонкая-тонкая оболочка отделяет от ужасного… вот-вот порвется, не выдержит… когда началось это… с отъезда Юлия… нет, то пустяки… с ночи лиловых кошек, вот… это от Лены, она меня заразила… вирус зла, вирус безумия…
При одном воспоминании о той ночи я почувствовал неприятный озноб. Да, Лена… ей-то сейчас ничего не мерещится… полуживая, в больнице, ей не до этого… а ведь выживет, надо думать… натура кошачья, живучая… кочевничья кровь… а в нервах зараза… от этого-то не лечат…