Повелитель теней: Повести, рассказы
Шрифт:
— Это… очень личное дело, — чувствует, что краснеет, снимает, протирает очки, — дело в том…
— Это неважно. — Генеральный придвигает к себе телефон, набирает номер.
— Нет, нет, не вызывайте его! Это вас, вас касается! Понимаете, лично вас!
Плоско срезанный ноготь нажимает рычаг телефона, а такой же ноготь левой руки останавливает магнитофон. На мгновение в ртутных глазах выкристаллизовывается что-то твердое.
— Говорите, у меня мало времени.
А пальцы с копытцами снова что-то делают с диктофоном, и не оторвать от них взгляда… и никак не заговорить… ага,
Тихий голос повторяет терпеливо и тускло:
— Говорите.
Как же так, господин генеральный директор? Вы, живая энциклопедия подвохов и подлостей, виртуозный мастер, когда нужно убрать вредного для вас человека, неужели вы думаете, что настольный микрофон перед вами — единственный в кабинете? Это называется беспечностью на официальном жаргоне, и вам грозит за нее взыскание.
Следующие три дня учреждение похоже на улей.
БЕГИН ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ БЕГИН К ДВАДЦАТЬ ПЯТОМУ БЕГИН О ДВАДЦАТЬ ПЯТОМ БЕГИН ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ЕНД ЕНД ЕНД
В кабинете генерального елка. И никто не видал, как ее, великаншу, ухитрились протащить по узкой лестнице и сквозь низкую дверь коридора, — появилась сама собой, словно джины ее здесь, в приемной, вырастили за одну ночь. Никаких игрушек на елке, никакой мишуры, но убранство ее поценнее всякой дребедени из стекла и фольги.
На нижних ветвях веером разложены акты о досрочном выполнении плана — оттого-то и елка, что здесь Новый год уже наступил, сейчас, в полдень двадцать пятого ноября. Наверху самый ценный акт, он же самый последний, только что его подписал представитель германской фирмы. Подписал — и потерял сразу всю свою деловую хватку и въедливость и стал славным немецким буршем — улыбается во весь рот, всех подряд поздравляет, даже по спине хлопает. Секретаршу поздравляет отдельно и дарит ей сувенир.
А она — даром что за окном гололедица и мороз — стучит себе по паркету каблучками золотых босоножек, и в глубоком вырезе платья плотный летний загар грудей. Чмокает немца в щеку и, давая ему время рассмотреть родинку между грудями, заводит сувенир ключиком.
Игрушечная шарманка начинает играть музыку, вертится крышка шарманки, и с нею — медведь и баварский крестьянин, бегут они без конца по кругу, и не понять, кто за кем гонится.
Хлопает пробкой шампанское, со смехом разбирают бокалы, по порядку, сообразно чинам: директор одновременно с немцем, семь директорских заместителей, секретарша и переводчик. Только тут все замечают, что у двери неловко топчется слоноподобное существо в сером мешковатом костюме.
— Что же вы… — бормочет в его сторону генеральный.
— Что же вы, Генрих Иванович! — бросается к нему секретарша. — Нужно смотреть как за маленьким! — Тянет его к столу.
— Раппе, научный сотрудник, — бежит шепоток по кругу, — пригласил генеральный лично…
— Поздравляю всех с Новым годом, — произносит директор сухо, — желаю дальнейших успехов.
— Спасибо! Спасибо! Мы готовы стараться! — Почтительно позвякивают бокалы. — С Новым годом! Успехов! Успехов!
А немец-то оказался и вправду отличным парнем: выпил еще шампанского — да как хватит бокалом об пол! Хлопает по спине директора и радостно
— Кончил дело — гуляй вокруг елки! — Хватает за руку секретаршу, кричит: — Коровод! Коровод!
Все смотрят на генерального — он, хоть и неохотно, все же направляется к елке:
— Всех прошу в хоровод, — и берет немца за руку, но между ними, по должности, мигом втискивается переводчик.
Хоровод медленно двигается, на столе играет шарманка, и немец ей подпевает блеющим тенорком:
— Ach, du lieber Augustin, Augustin, Augustin, Ach, du lieber Augustin — alles ist hin.Переводчик, сбиваясь с такта, добросовестно бубнит директору:
— Ах мой милый Августин… все прошло.
Генрих-Иоганн Раппе пляшет вместе со всеми. Кружится голова от шампанского, тоскливо ему и радостно. Пряничные зайцы и лошади улыбаются ему с елки, за спиной у него арбалет, он в коротеньких брючках, а держат его за руку, справа и слева, дети, такие же, как и он, умные, добрые и воспитанные. И кто-то добрый, невидимый, играет на фисгармонии, и маленький Генрих-Иоганн поет вместе со всеми:
— Ach, du lieber Augustin, Augustin, Augustin…— Ты что, петь сюда пришел? — шипит ему генеральный директор.
Он послушно умолкает, и теперь все танцуют молча, а шарманка все играет, все вертится, и крестьянин все бежит по кругу, за медведем и от медведя.
Ах мой милый Генрих-Иоганн, как же так получилось, что ты пляшешь у елки в полдень, за месяц до Рождества, и на елке вместо конфет и золоченых орехов — канцелярские бланки?
Не знаю, как получилось, не знаю… alles ist hin…
А этажом выше, за обитой железом дверью, склонилась к наушникам лисья мордочка с седыми бровями. На поджатых губах что-то вроде улыбки, а глаза мутные, злобные. Поет:
— Ай, ай, шалунишки! Кхе, кхе! Ай, как мальчики расшалились! Кхе-кхе-кхе!
Приписывает в открытой папке: на немецком языке исполняли песни.
Наушники затихают.
— Кхе-кхе. На сегодня довольно, — марширует по комнате, — кхе! Что-то мы сегодня раскашлялись! Кхе-кхе-кхе! Примем вечером горячую ванну!
А наушники вдруг начинают бормотать снова.
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР. Ну-с, прорицатель, что ты еще нагадал?
ТИХИЙ ГОЛОС (СРОЧНО ВЫЯСНИТЬ КТО ТАКОЙ) Ничего… то есть, может быть, это был сбой… нет, не повторялось больше… да, только две фамилии… извините, ваша… и начальника первого — отдела…
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР. Тсс! Хватит молоть чепуху! Я тебе деньги не для того плачу, чтобы ты ерундой занимался (НЕОЖИДАННО ЛАСКОВО ЗНАЧИТ ДЕЛО ВЕСЬМА ВАЖНОЕ). Я тебя, собственно, вызвал-то поругать за излишнюю мнительность. Специалист по технической кибернетике, и вдруг такое суеверие — да это мракобесие просто! Стыдно! Только ради Нового года прощаю… да, прощаю. И даже даю почетное поручение. Повезешь отчет в министерство. Думал сам, да сердце пошаливает. Так что не оплошай. Все, желаю успеха.