Повелительница ястреба
Шрифт:
«Если, — решила она, — вдруг случится, что необходимо порвать отношения с человеком и для этого будет веский повод, всегда можно объясниться с ним. Но если так поступить с бессловесным существом, ты нанесешь ему жестокий удар, потому что в этом случае невозможно объяснить ничего».
За всю жизнь Ромили ни разу не слышала, чтобы отец заговаривал о религии или упоминал Бога, за исключением ругательств, но теперь — судя по тому, что он не раз делился с ней подобными мыслями, — девушка почувствовала, что это правда, что Микел из «Соколиной лужайки» верил в достоинство и честь. Трудно нарушить запрет, однако Ромили была уверена — по какому-то высшему
Только так!
Ромили попила воды. Впрок… С голодом можно было справиться, но жажда была настоящей пыткой. Старый Девин, когда начинал работать с ястребом, обычно держал поблизости полное ведро, а Ромили забыла об этом правиле. И где сейчас ночью возьмешь ведро?
Она выскользнула из комнаты. В случае удачи птица сломается еще до рассвета — поест с руки и уснет. Случившийся перерыв довел их обоих до ручки — если ястреб не поест, то погибнет, но даже в этом случае птица должна знать, что человек ее не бросил.
Неожиданно Ромили вернулась в комнату — забыла захватить с собой кремневую зажигалку… Отец или помощник Девина, конечно, унесли фонарь с собой, а без света ей не обойтись. Гвенис в соседней комнате пошевелилась, зевнула, и Ромили застыла на месте. Няня склонилась к Мэйлине, пощупала ей лоб и вновь откинулась в кресле. В сторону комнаты Ромили она даже не взглянула.
Бесшумно ступая, девушка спустилась по лестнице.
Два сторожевых пса спали у входной двери — Ромили их обоих кликала Буянами. Собаки были вовсе не страшные, не кусачие, они бы не набросились даже на проникшего в дом чужака, но облаяли бы его так, что подняли бы всех домочадцев. Ромили знала псов с той поры, когда они были слепыми кутятами, она выкормила их, поэтому, не стесняясь, отпихнула собак от порога. Буяны открыли глаза, слабо вильнули хвостами и вновь заснули.
Как она и ожидала, света в соколятне не было. В сарае было мрачно, таинственно и жутко, и ей вспомнилась песня — точнее, старинная баллада, которую пела мать. Это было в далеком детстве, песня была захватывающе интересная — в ней говорилось о том, что по ночам, когда поблизости нет людей, птицы начинают переговариваться между собой. Тут Ромили обратила внимание, что идет на цыпочках, словно надеясь услышать их беседу, однако прирученные птицы уже давным-давно спали на жердочках.
Вокруг стояла чуткая тишина…
А вдруг они умеют общаться мысленно? Ну-у, вряд ли!.. Даже лерони на это не способна, она так и не смогла телепатически связаться с Ромили. К тому же, уверила себя девушка, почти все птицы не обладают лараном, иначе они бы уже давно проснулись, учуяв ее присутствие.
Жуть какая! Сердце так и сжималось от страха. В следующее мгновение Ромили почувствовала прежний смутный ужас, острое чувство голода, режущую печаль, которые полнили душу пойманного верина.
Трясущимися руками девушка зажгла лампу. Папа никогда не поверит, что самка ястреба все-таки съела положенное на обрубок жерди мясо. Нет, пища лежит на прежнем месте. Все знали, что хищники не питаются в темноте. Как же он мог прогнать ее из сарая? Как он мог поддаться гневу, ведь в этом случае птица определенно должна была погибнуть?
Теперь придется начинать все заново. Вот и оставленный кусок мяса на месте. Даже не тронут. Пища уже начала портиться. Ромили замутило. «Уж будь я ястребом, никогда
Ястребица опять всполошилась, и Ромили, пытаясь успокоить ее, подошла ближе. И правда, после нескольких взмахов птица сложила крылья. Может, потому, что узнала ее? А вдруг неожиданный перерыв и в самом деле даст ей шанс? Что, если это пернатое существо о чем-то догадалось, прониклось ее отчаянием, смятением, обидой, которые она испытала во время разговора с отцом? Девушка скоро и умело натянула рукавицу, отрезала свежий кусок мяса от туши, лежащей поодаль, и протянула его ястребу. Но и на этот раз мерзкий запах ударил ей в ноздри.
Уж не вернулась ли к ней способность слиться мыслями с ястребом? Уж не его ли покоробил запах несвежего мяса?.. Их взгляды встретились — на этот раз желтые, с черными точками глаза хищника показались особенно большими. Все неожиданно сместилось — пространство сжалось до крайности, ограничилось обрубком жерди, ремнями, опутавшими ноги и не дающими взлететь, и еще неким существом, которое пыталось насильно впихнуть какую-то грязную падаль, совершенно несъедобную… Еще секунда, и сознание вновь расщепилось — Ромили увидела себя не умеющим говорить младенцем, усаженным на высокий стул, рядом няня, пытающаяся всунуть ей в рот ложку с противной кашей. Что ей оставалось делать? Только сопротивляться и исходить в крике…
Содрогаясь от этого воспоминания, от прикосновения к чуждой душе, она отступила. Уронила на пол мясо… Неужели в памяти птицы останется только эта пытка, эта жестокость, с которой человек обращался с ней? Пусть лучше улетает — если ястреб погибнет, Ромили не сможет жить с такой тяжестью в душе… «Неужели все животные, которых мы приручили, так же ненавидят нас? Почему бы и нет, ведь, дрессируя собак и лошадей, люди применяют куда более дьявольские методы по сравнению с методами воспитания детей… Тот, кто отлавливает птиц, опутывает им ноги и привязывает к жердям, чем он лучше насильника, издевающегося над женщинами?..»
Неожиданно птица свалилась с жерди и повисла вниз головой. Ромили бросилась вперед, вновь посадила ее на палку, помогла справиться со слабостью, подождала, пока ястреб не усядется поудобнее.
Потом она долго стояла, затаив дыхание, — так страшно было еще раз всполошить несчастного ястреба. В голове у девушки сталкивались и боролись мысли двух таких чуждых сознаний. На гнев и ярость, терзающие ее, она старалась ответить терпением, миролюбием, пониманием… Припоминала, как совсем недавно охотилась со своим любимым ястребом… Его глазами с огромной вышины глянула на землю — радость свободного полета, желание схватить добычу охватили ее…
Ромили знала, что эта птица доставит ей еще большее наслаждение… Между ними в конце концов возникнет доверие, завяжется дружба…
Все эти чувства невозможно, немыслимо выразить в словах. С чем можно сравнить удовлетворение, испытанное девушкой, когда любимая сука приволокла к ее ногам своих первых щенков? Любовь собаки была сродни тому согревающему душу благоговению, которое она питала к отцу. Как дороги ей были его редкие похвалы! Как гордилась ими девушка!.. Даже когда приручали жеребца, когда из сознания животного потоком хлестали боль и ужас, все равно где-то на донышке всегда жила возможность любви, понимания, нерушимого доверия, которое возникало между всадником и скакуном. Когда они мчались во весь опор, Ромили полностью отдавалась скачке — так же, впрочем, как и лошадь. B такие минуты они становились единым целым.