Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
– Да, Государь, хотелось бы знать, а военное министерство просчитало все вопросы по снабжению казачьих полков, да и иных формирований, всем необходимым в пути следования? Это ведь не день – месяц, а то и более.
Нужны днёвки, чтобы лошадей на выпас выпустить, под седлом промять, иначе они будут просто не способны к выполнению стоящих задач на Дальнем Востоке.
Николай растерялся. Он не знал, что ответить этому смуглому, броскому полковнику.
– Э… Михаил Николаевич, – повернулся он к Куропаткину. Вы, уж,
Свести их воедино, да и разослать требования губернаторам – что и к какому сроку необходимо поставить войскам.
Каледин снова заговорил:
– Необходимо озаботиться запасным конским составом, обучением людей. На это потребуется время и необходимое количество боеприпасов.
Повысив голос, резко договорил:
– Хорошо бы казачьим полкам придать по батарее артиллерии, в каждый эскадрон, на взвод, два-три пулемёта.
– Да, да, – закивал головой Николай II, – Вы слышали, военный министр - Ваш Главнокомандующий, всех выслушает. Прошу всех оформить свои вопросы письменно и передать ему.
И уже не задерживаясь, Николай II вышел из зала. Было видно, что это ему даётся с трудом, так как он сильно качался на ногах и пытался удержаться рукой за кого-нибудь, кто оказался с ним рядом в этот миг.
С полковниками остался один Куропаткин.
– Дело нам предстоит весьма трудное. Я не полагаюсь на министерских чиновников, всё загубят, всё заволокитят, – странно было даже слышать эти слова Каледину и его товарищам от верховного воинского начальника. Но Куропаткин говорил именно так.
Видать, он уже встал в роль командующего Приморской армией, расставшись с позицией министра, и, зная нравы и обычаи чиновничества в России, был в эти минуты искренним пред своими будущими боевыми товарищами.
– А уж на губернские управления – я и вовсе не надеюсь. Поэтому планируйте всё сами, командиры. И запасов, всего, что будет потребно в бою, в пути – побольше с собой берите. Думаю, что мы там одним днём не обойдёмся. Вдали от центра России, без снабжения и практически без коммуникаций. Великая нагрузка, в связи с этим, ляжет именно на казачьи полки, на Вас, господа полковники, – и он повернулся к казачьим командирам.
Я верю в Вас, господа. И прошу проявлять больше инициативы и самостоятельности.
Каледину стало ясно, что никто их подготовкой и обеспечением заниматься не будет. И рассчитывать можно было лишь на себя.
Поэтому, сразу же, оставив семью, он направился в полк, которого, собственно, кроме ядра, не было, и занялся его формированием и подготовкой.
Скоро разношёрстное войско было собрано. Впечатление оно оставляло более нежели удручающее и Алексей Максимович крайне редко мог выбраться к своей семье, дневал и ночевал в полку.
Результаты не преминули сказаться. И скоро полк было не узнать. Люди поняли, чего от них хочет их командир
Все были уже в возрасте, из запаса, и понимали, что только таким образом командир бережёт их от бессмысленной смерти на войне.
Очень тревожил Каледина конский состав. Лошади были явно не лучшие, но что-либо изменить кардинально в этой ситуации было уже невозможно.
Наступил час отъезда в неведомое. А поэтому – страшное. Прощание с семьёй, в связи с этим, вышло тягостным и горьким.
Мария не могла придти в себя и поверить, что он уезжает на войну. И так убивалась, что не могла и говорить:
– Родная моя! Не надо. Пожалей детей и себя. Ничего со мной не случится. Всё будет хорошо.
И он как-то горько и обречённо, реально оценивая возможности России и её извечную неготовность к войне, произнёс, стараясь быть беспечно-весёлым:
– Пока мы доедем до театра военных действий – японцев уже шапками закидают. Как говорят наши солдаты.
Посадив жену и детей в экипаж, он отправил их домой, и уже с головой окунулся в дела полка накануне выступления на фронт.
Тут же перепало от него полковому священнику, который всё хотел целый вагон прицепить к эшелону с иконами и иной церковной утварью, подаренной войскам царствующей семьёй.
– Вы, батюшка, не злите меня. Мне лишний ящик патронов важнее, простите, всего этого. На войну ведь едем, а не в паломничество, не на богомолье собрались. Отвожу Вам одно купе, и всё, у меня офицеры, вчетвером, в нём едут.
Казаки удовлетворённо посмеивались:
– Да, с нашим полковником не поспоришь. Ишь, святой отец, наверное, японцев в нашу веру обращать собрался, икон-то, икон – ящиками. Зачем столько?
Наконец, тронулись.
Как и предполагал Каледин, никто и не собирался поставлять им фураж, никто не думал о том, что войска едут на войну, а не на прогулку.
Поэтому остановки на станциях затягивались, так как Каледину было важно привести в Маньчжурию боеготовый полк, а не полуживых одров, на которых – не то, что выполнять боевые задачи, а и передвигаться будет нельзя.
Он весь осунулся, почернел. Так как везде был нужен его цепкий взгляд, железная воля и непреклонность.
В Чите он не сдержался и даже наорал на вице-губернатора и при офицерах ему сказал:
– А я, ваше Превосходительство, арестую вас сейчас, да в эшелон, а там мы посмотрим, как Вы себя на поле боя поведёте.
Вы имели повеление Государя – обеспечить полк всем необходимым, и где это всё?
Вице-губернатор покраснел и попытался что-то возразить.
Вот тут Каледин и не выдержал:
– Молчать! И марш из полка! Чтоб я больше Вас не видел, бездельник Вы эдакий!
Офицеры благоговейно взирали на своего командира и после этого случая все заметно подтянулись и неустанно занимались подготовкой казаков.