Поверженная наука любви

Крок Эдди

После принятия ванн в римской бане две богатые римлянки захотели общения с мужчинами. Мы с Ваником были доставлены туда и предстали перед ними в коротких белых хитонах. Мне понравилась холодная и властная Топурия, а Ванику – женственная и игривая Офелия (что не мешало ему пялиться и на Топурию). После непродолжительного общения про погоду и рынки Рима Ваник потащил смеющуюся Офелию к бассейну.

Мою же собеседницу интересовала поэзия. У неё с собой даже были свитки с творчеством Овидия, и она просила меня читать.

– Почему ты улыбаешься, Топурия?

– У тебя смешная речь. Откуда ты, раб Арам?

– Я армянин,

сын великого Армида. Нас завоевали персы и продали в рабство евреям.

– Значит, ты не раб. Раб – это презренное состояние души. Почитай мне ещё «Науку любви».

Прочь от этих стихов, целомудренно-узкие ленты.

Прочь, расшитый подол, спущенный ниже колен!

О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,

Нет за мною вины и преступления нет.

Мы говорили о поэзии Овидия и о любви между мужчинами и женщинами, а со стороны бассейна доносились смех, крики и плескания расшалившейся парочки. Моя новая знакомая оказалась весьма наблюдательной. Женский взгляд не мешал ей понимать мужчин. Я слушал её и осознавал, что увлекаюсь этой рассудительной и интересной девушкой, которая была ещё и удивительно красива. Туника не могла скрыть прелестей её белоснежного тела, нетронутого солнцем. Такие белокурые красавицы с глазами северного моря и с аристократическим греческим профилем были редки среди загорелых, черноволосых римлянок.

Незачем плавать тебе в самую дальнюю даль,

Хоть и Персею пришлось жену добывать у индусов,

И от Лаконской земли в Трою Елена плыла.

Столько в столице девиц, и такие в столице девицы,

Что уж не целый ли мир в Риме сошелся одном?

Но тут наша поэзия прервалась. Весь мокрый и счастливый Ваник притащил на руках голую Офелию. Держась за его бычью шею, она томно смотрела на новоявленного любовника.

– Дева Топурия не желает принять ванну?

Моя подруга посмотрела на меня и улыбнулась.

– Кажется, что вам и без нас хорошо.

– Нам хорошо, но с вами будет лучше.

Ваник был Ваником, мохнатым шмелём, опылителем роз. Он и не скрывал этого. Полагая, что Топурия свысока смотрит на примитивного, приземлённого армянина, мне казалось, что за очередной шалостью моего друга последует властный голос богини Селены: «Раб, знай своё место». Но она улыбалась, щёки её румянились, а после очередной шутки Ваника даже рассмеялась. Как она была хороша! Луна-Солнце.

Ваник утащил Офелию в укромное место, напоследок подмигивая Топурии, а мы продолжили беседу.

– Ты не такой, как твой друг. Стесняешься женщин и уходишь в философию, глядя свысока на простые человеческие радости.

– Нет, моя госпожа. Я робок только с тобой, ибо, воздавая почести твоему уму и божественной

красоте, не смею к ней прикасаться своими волосатыми похотливыми руками.

– А твой друг ещё как смеет.

Её глаза зажглись, я почувствовал напор. И это уже была не Селена. На одном лице нашли отражение и взор побеждающей Афины и женский интерес страстной Афродиты.

На другом конце зала раздавались эмоциональные, свойственные страстному совокуплению междометия Офелии. Ваник – мастер игры на богами созданном музыкальном инструменте – женском теле. Он осваивал вторую розу. По идеям этого забавника выходило, что у женщины есть три розы – это естественные её отверстия: одно верхнее (уста), и два нижних. Вторая – та, что спереди, и третья сзади. Он утверждал, что каждый герой только тогда полностью овладеет женщиной, когда соберёт все три её розы. Освоение первой розы всегда идёт молча. Это настройка, подготовка к музыкальной игре. Завоевание второй – это уже музыка. Она должна неистово звучать, а рука музыканта должна быть крепка, чтобы натягивать струны. И завладение третьей – это дар музыканту от покорённой им арфы, что для девы знаменует полное приятие его власти.

Первобытная женская песнь Офелии закончилась, но звуки от возни тел продолжились. Ваник окучивал третью розу, и делал это успешно, потому, как дивная арфа Офелии опять начала звучать.

Я понял, что наша римская поэзия должна перейти на другой уровень. Поднявшись, я протянул руку. Топурия приняла мою опору и встала. Я резко сорвал с её дивных плеч тунику, обрывая и роняя россыпью на мраморный пол многочисленные дорогие заколки, пуговицы с геммами и золотые зажимы. Затем я освободил её дивные волосы. Жемчуг запрыгал и покатился по полу, но она не повела даже бровью. Я скинул свой скромный хитон. Удав в десять асб гипнотизировал свою жертву и, покачиваясь, приводил её в страстный трепет и стыд…

Не смотря на права свободной гражданки Рима, она, в отличии от Офелии, совсем не была искушена навыками любовных утех. Раньше женщины, завидев моё достоинство, сразу брали инициативу в свои руки и рот. Но сейчас моя Селена-Афина-Афродита с трудом отводила взор от моего члена, заливалась красками и не знала, что делать. Я застелил мраморное ложе своим хитоном. Зажмуренные глаза и приоткрытый рот были для меня лёгкой загадкой.

Есть такие места, где приятны касания женам;

Ты, ощутив их, ласкай: стыд – не помеха в любви.

Сам поглядишь, как глаза осветятся трепетным блеском,

Словно в прозрачной воде зыблется солнечный свет,

Нежный послышится стон, сладострастный послышится ропот,

Милые жалобы жен, лепет любезных забав!

Я впился в податливые губы и настойчиво стал ловить её язык. Время поплыло. Мой кинжал нашёл свой новые ножны и проверял их на прочность в разных позах, встречая лишь ритуальное сопротивление. Не снятые с бёдр и талии золотые цепочки звенели, потихоньку растеривая бриллиантовые геммы…