Поверженный ангел(Исторический роман)
Шрифт:
— Микеле, сын тюремной прачки. Микеле ди Ландо. Вчера еще вместе с нами с кардой сидел, и вот поди ж ты…
Сальвестро чуть прищурился.
— Значит, заслужил, — сказал он. — Как считаешь, что он за человек?
— Обыкновенный… — Леончино впился глазами в лицо Сальвестро, стараясь угадать, что тот хочет услышать, но лицо Медичи не выражало ничего, кроме равнодушия. — Как все… Только вот разве…
— А? — рассеянно спросил Сальвестро, словно до сих пор совсем не слушал собеседника.
— Я хочу сказать, ваша милость, жаден
— Ну, тут ты, по-моему, пристрастен, — возразил Сальвестро. — Строг? Но ведь такая у него служба! Вам дай волю, так вы самого хозяина по миру пустите… Да, вот кстати вспомнил, — перебил он сам себя, принимаясь рассеянно перебирать бумаги на столе. — Не слышал, что сталось с тем юношей, что в тот день на пожаре отличился?
— Это вы, ваша милость, о Ринальдо? — спросил Леончино.
— Да, кажется, его зовут Ринальдо Арсоли.
— Влюбился в сестру одного нашего чесальщика, Сына Толстяка. Бегает к ней чуть не каждый день. Там он и с Конурой познакомился, и с Тамбо, и с Лукой…
— Такой ученый юноша, из такой семьи и влюбился в сестру какого-то оборванца чомпи? — с сомнением покачав головой, сказал Сальвестро. — Нет уж, придумай что-нибудь еще…
— Клянусь вам, ваша милость! — с горячностью воскликнул Леончино. — Да об этом все знают!
— Хм, — промычал Сальвестро. — Так, может быть, и сегодня он там находится… у этой сестры?
— Нет, ваша милость, не было его там нынче, это я наверняка знаю. Он и на площадь не пришел. Тамбо, Симончино и вообще все наши уговорились встретиться с ним там утром, а он так и не пришел. Может заболел?..
— Значит, чомпи тоже были на площади?
— Были. Кое-кто. Я тоже был. Из любопытства.
В этот момент распахнулась дверь, и в студио быстрым шагом вошел Джорджо Скали, как всегда, разодетый, тщательно причесанный и важный, как павлин.
— Боже мой, Сальвестро, я уж думал, у тебя что случилось! — громко воскликнул он, потом вдруг замолчал и удивленно, с неприязнью оглядел с ног до головы высокого парня в залатанной холщовой рубахе и стоптанных сандалиях на босу ногу.
— Здравствуй, дорогой Джорджо! — выходя из-за стола, проговорил Сальвестро. — Хорошо, что ты пришел. Присядь, пожалуйста, я сию минуту освобожусь. Ну что ж, Леончино, иди, — сказал он, обернувшись к чесальщику. — Я бы с тобой еще поболтал и о нашем влюбленном, и о твоих приятелях, и о вашем новом надсмотрщике, да сам видишь — дела. Так что как-нибудь в другой раз. Может, к тому времени что новое узнаешь. А вот это возьми на обзаведение, — добавил он, достав из шкатулки на столе золотой флорин и вложив его в руку чесальщику. — Ну, иди.
Низко кланяясь и бормоча слова благодарности, Леончино, пятясь, вышел за порог и тихо затворил за собой дверь.
Дождавшись, когда чесальщик, выйдет из комнаты, Сальвестро подсел к Скали и
— Ты прав, Джорджо, — сказал он, — ничего пока не случилось. Но недаром ведь говорят: береженого бог бережет. Ты знаешь мои планы, от тебя, слава богу, я ничего не скрываю. Ты знаешь, я мечтаю о сильном, справедливом государстве. И во главе его будешь ты. Молчи, это не я решил, это решили все. Тебе мы вверяем, вверяем без страха и сомнения свои судьбы, судьбу коммуны. Когда мы сокрушим всевластие партии, а я верю, что день этот близок, очень близок, когда мы изгоним из наших стен стаю этих хищных волков, у кормила станешь ты и твердой рукой поведешь нашу ладью к обетованным берегам мира и благополучия.
— Amen! — торжественно проговорил Скали.
Цветистая речь Медичи приятно щекотала его самолюбие и поднимала в собственных глазах. Сейчас он искренне считал, что во всей Флоренции не найдется человека, более его достойного возглавить коммуну. Сознание своей важности рождало в нем желание быть снисходительным и благосклонным к окружающим.
— Ты так превозносишь мои достоинства, — сказал он, — право же… слишком. И забываешь о своих собственных. А ведь что мы все без твоих мудрых советов?
— Ты прав в одном, — улыбнувшись про себя, ответил Сальвестро. — Я действительно всей душой болею за наше общее дело. Поэтому я и позвал тебя. Видишь ли, Джорджо, наш неверный ворон улетел и не вернулся.
— Ворон? — опешив, переспросил Джорджо. — Какой ворон?
— Ринальдо Арсоли, наш молодой нотариус, — ответил Сальвестро и в нескольких словах рассказал Скали о том, что видел из окна дворца подеста. — С той минуты его нигде не могут найти, — закончил он.
— Боже мой! — вскакивая с кресла, воскликнул Скали. — А если он о чем-нибудь пронюхал и…
— …и рассказал этому ничтожеству Кастильонкьо, — подхватил Сальвестро, — или самому Николайо Альбицци…
— Синьор Альбицци, — приоткрывая дверь, шепотом возвестил сер Доменико. — Пусть подождет или…
Услышав имя Альбицци, Скали посерел и снова плюхнулся в кресло. Сальвестро расхохотался в душе, хотя внешне остался таким же спокойно-доброжелательным, как всегда.
— Зови, конечно! — громко отозвался он.
В следующую минуту дверь распахнулась, и на пороге появился Алессандро Альбицци, одетый не менее роскошно, нежели Скали, однако с большим вкусом и изяществом.
— Ах, синьор Алессандро, — воскликнул Сальвестро, направляясь навстречу гостю и дружески обнимая его за плечи, — вы представить себе не можете, как я рад, что вы откликнулись на мое приглашение!
— Я почел долгом… — проговорил Альбицци.
— Помилосердствуйте, какой может быть долг? — Сальвестро изобразил на лице самую искреннюю обиду. — Одолжение! Одолжение с вашей стороны. Кстати, вы, по-моему, незнакомы? Позвольте, в таком случае, представить вам моего лучшего… я чуть было не сказал — и единственного друга, синьора Джорджо Скали.