Поверженный ангел(Исторический роман)
Шрифт:
Первым заговорил Сальвестро. Обрисовав в самых мрачных красках ту бездну разорения и упадка, в которую ведут коммуну чернь и те, кого она именует «Восемь святых божьего народа», он объявил, что комиссия Восьми войны, созданная затем, чтобы охранять безопасность коммуны, решила не медлить более и разом покончить с язвой, разъедающей благополучие государства.
— У нас есть план, которым я хотел бы поделиться с вами, синьоры, — говорил он. — Но, прежде чем открыть его, я должен быть уверен, что нас не предадут, ибо среди нас есть человек, чье происхождение и вся прежняя жизнь не внушают особого доверия. Я говорю
При этих словах Ландо побледнел как полотно, потом побагровел и, сжав кулаки, вскочил с кресла.
— Он из стана наших врагов и служит за деньги, — невозмутимо продолжал Сальвестро, делая вид, что не замечает бешенства, овладевшего гонфалоньером. — Его бывший хозяин синьор Алессандро Альбицци заплатил ему за разные услуги сто сорок пять флоринов. В июле ему выдана из казны почти сотня флоринов. Третьего августа как Гонфалоньер он получил полное вооружение с гербом коммуны и серебряный кубок со ста золотыми флоринами. Я не попрекаю его этими деньгами, однако, с другой стороны, скажу прямо, понимаю и не осуждаю тех благородных граждан, которые не доверяют тем, кто продает свои услуги за золото, и считают, что чомпо, человек без роду без племени, всегда останется чомпо…
— Я не чомпо! — крикнул Микеле ди Ландо. — Вы не смеете! Я, может быть, больше вас ненавижу этих чомпи!
— Ты напрасно ерепенишься, Микеле, — холодно проговорил Сальвестро, — я помню, что седьмого числа ты записался в цех колбасников. Но ты был чомпо, и, если хочешь, чтобы тебе верили порядочные люди, ты должен на распятии поклясться, что будешь держать в секрете все, о чем нынче услышишь, чтобы ни один чомпо об этом не узнал.
Тем временем аптекарь Дини, Барди, Магалотти и Джованно ди Леоне, богатый торговец зерном, поднялись со скамьи и подошли к тому месту, где сидел Гонфалоньер справедливости.
— Микеле ди Ландо, — сказал Магалотти, — нам поручено принять у тебя присягу. Ступай за нами в капеллу.
Ландо метнул на них злобный взгляд, молча встал с кресла и быстрым шагом вышел из зала. Когда он, мрачный, ни на кого не глядя, вернулся на свое место, Сальвестро громко объявил, что за доблесть и стойкость, проявленные гонфалоньером, за то, что он показал себя добрым и разумным гражданином в столь опасные и трудные времена, приоры постановили выдать ему в награду двести шестьдесят три золотых флорина и двадцать один сольдо и утвердили его полноправным членом Консистории свободы.
Пока Сальвестро говорил, Микеле ди Ландо все больше приободрялся, мало-помалу обретая обычную свою наглость и самоуверенность. Под конец ему уже стало казаться, что пережитое только что унижение — пустяк по сравнению с ожидающими его благами и наградами.
— Этот негодяй далеко пойдет, — наклонившись к Томмазо Строцци, прошептал Альберти.
Опытный политик не ошибся. Однако даже он, всю свою жизнь посвятивший интригам и заговорам, в те августовские дни не мог предвидеть, какой власти и каких почестей добьется этот невежественный чесальщик шерсти из мастерской Алессандро Альбицци.
Между тем Сальвестро будничным голосом, словно речь шла о чем-то совсем обычном, принялся излагать приорам свой план разгрома чомпи. Внешне план был прост: приоры должны назначить на один из ближайших дней, например на праздник святого Джулиана, торжественное собрание всех цехов и ополчений для
— А станут ли ремесленники средней руки помогать жирному народу? — с сомнением проговорил Спинелло Борси. — Не переметнутся ли они на сторону чомпи, как в июньские дни?
Сальвестро улыбнулся. Благодаря стараниям Восьми войны и его, Сальвестро, скромным усилиям соглашение мелких ремесленников со старшими цехами уже достигнуто. Его следует только укрепить и расширить. Надобно сделать так, чтобы весь народ Флоренции и окрестных городов и селений ополчился против чомпи, возненавидел их, чтобы каждый добрый горожанин, в каком бы цехе он ни состоял, видел в чомпи своих личных врагов, жаждал бы их смерти и погибели.
— Да как же это сделать? — воскликнули разом несколько человек. — День Джулиана послезавтра. Как за день поднять всех, всех без исключения, жителей города и контадо? Есть ли к тому средство?
— Есть, — тихо ответил Сальвестро. — Слухи — вот то средство, которое сокрушит неистовство черни. Пусть господа приоры и Гонфалоньер справедливости пустят слух, будто чомпи хотят синьора, будто хотят погубить Флорентийскую республику. Пусть народ думает, будто чомпи хотят сделать своим капитаном мессера Бартоломео ди Смидуччо да Сан Северино, будто хотят во главе с ним пройти по всем землям республики, грабить, изгонять и убивать всех добрых жителей, присваивать их добро, а потом, продав город тому, кто больше даст, уйти в Сиену, пропить и прокутить там все награбленное богатство. Пусть люди думают, будто на своей сходке в Камальдоли чернь порешила дать всем, кто только пожелает, три дня на разграбление города…
— Остановись, Сальвестро! — воскликнул Салутати. — Кто же этому поверит?
— Дорогой мой Калуччо, — с усмешкой ответил Сальвестро, — ты должен не хуже моего знать, что народ всегда верит в то, во что ему велят верить. Так было всегда, так будет и на этот раз.
— Верно, все верно! — воскликнул вдруг Микеле ди Ландо, вскакивая с места. Злоба, кипевшая у него в груди, требовала отдушины, и она нашлась. — Я сам, сам буду кричать об этом на всех перекрестках. Какому-нибудь чесальщику не поверят, а гонфалоньеру поверят! Завтра же вся Флоренция будет говорить о том, что чомпи хотят синьора. А послезавтра, клянусь, народ раздавит подлую чернь, как гадину!..
Через день он наступил, праздник святого Джулиана. Он пришел непраздничный, тревожный, какой-то блеклый, несмотря на безоблачное небо, навалился на город тяжелой, злой жарой. С рассвета на площади начали собираться кучки ремесленников, потом там и сям появились небольшие группы людей побогаче, купцов, держателей таверн и кабачков, сапожников, менял, мясников и даже сукноделов и шерстяников. Едва на колокольне Бадии пробили терцу, гонфалоньеру Микеле ди Ландо сообщили, что пришли чомпи, двое из Восьми божьего народа и нотариус, что держатся они очень нагло, требуют, чтобы Гонфалоньер вышел к ним и на Библии поклялся в верности тощему народу.