Поверженный демон Врубеля
Шрифт:
Леонид погладил растерзанный галстук.
– Я ушел. Признаюсь, это был трусливый поступок. Отец считал меня тряпкой, а я… я просто не люблю конфликтных ситуаций. И в нынешней мне проще было бы уступить, чем ввязываться в конфликт и отстаивать свою точку зрения. Я оставил их вдвоем. Решил, что сами разберутся… и бог с нею, с Ольгой… пусть бы повесила свою картину и успокоилась. Но утром мне сказали, что Михаил… простите.
Он вцепился в галстук, точно желая себя задушить.
– Мертв, – подсказал Стас.
– Д-да… мертв. Какая жалость… точнее, не жалость, а… очень вам соболезную.
И вновь
– Когда мне сообщили, я бросился к Ольге… как раз успел ее спасти. Она… она пыталась покончить с собой. Выпила снотворное, но слишком много, и ее стошнило… в клинике ей промыли желудок… помогли… когда она пришла в себя, то стала говорить, что виновата. Что она убила Мишу. Представляете?
Слабо.
Но Стас кивнул.
И ведь хорошая версия, если разобраться, мало отличная от собственной его. Вот только поверить в нее не получается. Но происходит ли его недоверчивость единственно от неприятия этого нелепого суматошного человека?
– Она все повторяла и повторяла… говорила, что хотела помочь… просто помочь, чтобы он написал правильного демона… что я должен был подумать?
– Что об этом стоит сообщить полиции.
– Неужели? – а вот возмущение, которое Леонид вложил в это слово, было вполне искренним. – Сообщить полиции… конечно… и что я сообщил бы? Что моя явно не совсем нормальная сестра убила человека?
– Возможно, не одного.
Он поджал губы.
– Ольга больна! Это очевидно, достаточно взглянуть на нее… послушать тот бред, который она несет! А ваш брат… если бы полиция установила, что это действительно убийство, я не стал бы молчать. Конечно, не стал бы.
Он убеждал сам себя и себе же не верил.
– Но мне сказали, что это не убийство… передозировка… ваш брат просто…
– Ваша сестра дала ему убойную дозу наркотиков. И это как раз убийство.
Леонид вздохнул, и пальцы его нервические наконец замерли.
– Послушайте, – произнес он примиряюще. – Вашего брата уже не вернуть. А Ольга… я сделаю так, что она больше никому не причинит вреда. Я сомневаюсь, что она хотела убить его… то есть она дала ему наркотики… допустим, что дала… это тоже надо доказать. Возможно, он сам их и принял! Так вот, она просто одержима этой проклятой картиной. И никому не станет легче, если вы обвините ее. Да любой мало-мальски грамотный адвокат развалит это дело… да, вы устроите скандал. Он отразится на репутации Ольги…
…Которая слишком безумна, чтобы репутация хоть сколько-нибудь ее заботила.
– И на вашей тоже.
– И на моей. – Леонид выдержал прямой взгляд. – Мне скорее всего придется закрыть галерею… конечно, с финансовой точки зрения это меня не подкосит. Я же говорил вам, что благодаря отцу вполне состоятелен. Но с любимым делом расставаться всегда тяжело. Менять образ жизни… я привык к этому городу. Не хочу уезжать. И не хочу терять «Олимп». Быть может, с обыденной точки зрения мои желания… точнее, нежелания выглядят эгоистичными, но… я всего-навсего человек. И не скрываю своих недостатков. Поверьте, я сделаю все возможное, чтобы Ольга никому больше не причинила вреда! Клянусь! Я помещу ее в клинику… ее будут лечить…
Он замер, сцепив руки в замок, уставился на Стаса печальным взглядом, в котором читалась мольба.
Вот только…
– Вы так о ней заботитесь?
– Она моя сестра. И да, я забочусь скорее о себе… и я ведь объяснял вам уже. Мне выгодно, чтобы это дело замяли… я… я даже готов обсудить с вами условия. Мы вместе выберем клинику. Вы убедитесь, что Ольга безопасна…
– А вы получите над ней опеку. И право распоряжаться ее имуществом.
– Господи… вы подозреваете, что я…
– Я подозреваю, что вы мне не всю правду рассказали.
Леонид скрестил руки на груди и плечи расправил, ногу выставил вперед. До чего театральная, нелепая даже, поза.
– Я… если хотите знать, я беседую с вами исключительно по доброй воле! И все, о чем мы здесь говорили, недоказуемо!
Вот это, кажется, и было самой большой из проблем.
– А ваши подозрения, если хотите знать, совершенно беспочвенны! – он даже подпрыгнул и взвизгнул тоненько, видать, от избытка эмоций. – У Ольги ничего нет! То есть что-то, конечно, осталось… квартира… машина… деньги на текущие расходы, но и только! Если верить вашей теории, то мой… коварный замысел напрочь лишен смысла! И да, я настаиваю, чтобы вы вернули Ольгу в лечебницу!
– Верну, – пообещал Стас. – Быть может. Но сначала с ней нормальный врач побеседует… такой, которому я доверяю.
Леонид нахмурился:
– Это похищение…
– Тогда звоните в полицию. И будем разбираться все вместе.
Но почему-то эта идея Леонида совершенно не вдохновила.
Глава 17
Демон поверженный
Людмила слушала ночь.
Привычка эта появилась в студенческие годы, когда она готовилась к занятиям. Нет, она и в школьные готовилась, потому как в маминой голове не укладывалось, что этою подготовкой можно пренебречь. Но тогда уроки Людмила делала днем. А вот студенчество… как-то так получалось, что она часто оставалась наедине с учебниками и собой.
Мама ворчала. Ей казалось, что Людмила сама виновата, если не успевает. И вообще, она крайне неправильно организует собственное время. Она говорила, что вставать надо раньше, но Людмиле претила сама мысль о раннем подъеме. Нет, уж лучше ночь.
Кухня.
Удивительный покой, когда улица затихает. Из приоткрытого окна тянет холодком, порой и сквозит, но это тоже в удовольствие. От холода и сна, который наваливается разом, грозя погрести Людмилу под пуховой лавиной, спасает горячий чай.
Любимая кружка.
И сахара три куска. Почему-то особенно важно было, чтобы сахар был кусковым. С рассыпчатым вкус был не тем…
Она сидела и слушала темноту.
Думала.
Обо всем думала, но мысли были вялыми, ленивыми. И отпуск скоро заканчивается, и вообще все заканчивается, но оттого и грустно. Впрочем, Людмила же знала, что так оно и будет.
Где-то внизу хлопнула дверь.
А потом заревел мотор… громко, пугающе. И вновь стало тихо. Тишина эта продолжалась почти до рассвета, и можно было бы отправляться спать, но Людмила знала за собой, что теперь она точно не уснет. А рассвет… рассвет – это красиво. Небо светлеет, бледнеет, пока вовсе не становится кисейно-лиловым, и только тогда прорывает его розовая полоса. И ширится она, разрастается разломом…