Повеса с ледяным сердцем
Шрифт:
— Спасибо. Я тоже так думаю. Мне дали имя отца.
От его взгляда ее бросило в дрожь, будто накануне важного события. Неужели она действительно думала связать свою судьбу с ним, невероятным, потрясающе красивым незнакомцем с незавидной репутацией?
— Разве вас в городе никто не ждет?
Рейф задумался. Его ждала бабушка со списком завидных невест. Ей хотелось узнать, кого из них он выберет. На его столе уж точно лежит куча позолоченных приглашений, поскольку сезон в полном разгаре. Несмотря на печально известный затворнический, исключительный, по выражению Лукаса, образ жизни, присутствие лорда Пентленда
— Честно признаться, я думаю, кроме Лукаса, вряд ли кто меня хватится. Встреча с ним доставила бы мне истинное удовольствие.
— Кто этот Лукас?
— Достопочтенный Лукас Гамильтон. Один из моих давних друзей. Мы познакомились у водопада Тиволи [5] , совершая поездку по Европе. Видите ли, рядом находится вилла Адриана, поэтому посещать это место обязательно, хотя, должен признаться, я был разочарован тем, что увидел. Обнаружилось, мы оба направляемся в Грецию, где снова встретились. Древнегреческий язык Лукаса посрамил меня. Он больше ученый, чем я, хотя и относится к этому обстоятельству очень спокойно. Он предпочитает, чтобы его знали на ринге.
5
Тиволи — городок в Центральной Италии.
— Он дерется на кулаках?
Рейф рассмеялся.
— Он не профессионал… хотя, весьма вероятно, готов им стать, если представится такая возможность. Нет, что бы о нем ни говорили, Лукас — джентльмен. Он боксирует в клубе «Джексон» только с равными соперниками. И фехтует с равными себе в клубе «Анджело». И пьет с любым джентльменом, готовым спорить на то, кто кого перепьет.
— Очевидно, яркая личность, — заметила Генриетта.
— Действительно, он ввязывается в потасовки, когда меня нет рядом и я не могу проследить за ним.
— Ему очень повезло, что у него есть такой знакомый, как вы.
Рейф перестал улыбаться.
— Я друг Лукаса, а не его охранник. По известным только ему причинам Лукас, похоже, с дьявольским усердием стремится погубить себя, независимо от того, рядом я с ним или нет. Не понимаю, зачем рассказываю это вам. Как бы то ни было, потребуется всего несколько дней, чтобы разобраться в деле с кражей изумрудов. До тех пор Лукас сам сможет позаботиться о себе.
— Откуда вы знаете, что это займет всего несколько дней?
— Заметные изумруды и очень заметный вор-взломщик должны были оставить заметные следы. Надо лишь знать, где их искать. Я почти уверен, что мы очень быстро обнаружим либо изумруды, либо вора. По крайней мере, мой друг с этим справится.
— Я очень благодарна вам за помощь. Искренне признательна.
— Я рад, что смог предложить вам свою помощь, — сказал Рейф, удивившись такой откровенности.
Генриетта была одета просто ужасно: платье неудачного покроя, местами заштопанное коричневыми заплатами. Рейф никогда не видел столь косой бант на шляпке. Но она смотрела на него так, будто от него зависела ее жизнь. Он предположил, что в данный момент все так и есть.
— Искренне и честно.
Что бы им ни сулили несколько предстоящих дней, вряд ли обоим придется скучать. После того как Рейф связал
Устроившись рядом с Рейфом на узком сиденье фаэтона, Генриетта остро ощущала его присутствие. Его нога касалась ее бедра. Она по ошибке подтолкнула руку, в которой он держал хлыст. Разве это не безумие, вот так отправиться в путь вместе с ним? Она почти ничего не знала о нем, кроме того, что он богат, имеет титул, слывет повесой и здорово умеет целоваться. Наверное, поэтому он повеса. А она сидит беспечно… почти беспечно… рядом с ним. Не иначе, лишилась рассудка! Генриетте следовало так думать, но она не прислушивалась к внутреннему голосу, обнаружив, что ей все легче игнорировать его предостережения.
Они, должно быть, странно выглядят со стороны — она в старом пальто, вышедшей из моды шляпке, и он — воплощение моды. Перчатки из самой мягкой дубленой кожи, лосины прилегали слишком плотно, казалось, будто Рейфа зашили в них. Черные сапоги со светло-коричневыми отворотами — последний писк моды. Она насчитала не меньше шести складок на его сюртуке наездника и с ужасом подумала о своем потрепанном наряде, плотнее укутавшись в одеяло, чтобы скрыть его.
— Вам холодно?
— Нет. Нисколько. Я просто подумала, как было бы хорошо, если бы моя одежда больше вписывалась в ваш элегантный фаэтон, — ответила Генриетта. — К сожалению, гувернантки не привыкли носить шелка и кружева.
— Нравится вам это или нет, но думаю, шелка и кружева вам очень подошли бы, — заметил Рейф и удивился своим словам.
Перед его взором предстала приятная картина. Его мысли возвращались к плотским удовольствиям. Может быть, пора завести любовницу из числа тех, кто только того и дожидается. От этой мысли повеяло тоской.
У Генриетты, чье воображение скорее занято шелковыми платьями, нежели кружевными пеньюарами, на лице блуждало задумчивое выражение.
— У меня никогда не было шелкового платья, я даже на балу не бывала. Не то чтобы я не умела танцевать. Но мама говорит, что не одежда красит женщину.
— Ваша мама явно не бывала в клубе «Алмак» вечером по четвергам, — сухо заметил Рейф. — А папа… каково его мнение на этот счет?
Генриетта рассмеялась.
— Он ни разу не затрагивал подобную тему. — Несколько часов назад такой вопрос вывел бы ее из себя, но теперь она уже так не нервничала и распускала язык, хотя ее состояние было далеко от умиротворения.
— Ни разу? — спросил Рейф с притворным удивлением. — Разве папа не мечтает о том, чтобы найти вам мужа?
Раздосадованная тем, что ей показалось косвенной критикой, Генриетта ощетинилась:
— Мужа, найденного на танцах, папа не считал бы особенно завидным.
— Оригинально, — с иронией в голосе заметил Рейф, — но, впрочем, соответствует мнениям всех других известных мне отцов.
— Только поэтому нельзя утверждать, что он не прав, к тому же нельзя быть столь невежливым.
— Прошу прощения. У меня и в мыслях не было оскорбить вашего отца.
— Вы уже оскорбили, — откровенно возразила Генриетта.
Рейф не привык к тому, чтобы люди говорили то, что они думают, и особенно женщины, правда, Генриетта совсем не похожа на тех, кого ему доводилось встречать.