Повеса с ледяным сердцем
Шрифт:
Генриетта ничего не ответила, не веря тому, что услышала. Плохо она разобралась в его характере. Он предлагал то, что выглядело как непристойный намек. Гнусное предложение. Ничем не отличалось… от того, что мог придумать повеса!
— Генриетта. Что ты думаешь?
— Даже не знаю, что и думать, — ответила она, моля Бога, чтобы Рейф сам сказал что-нибудь, чтобы она разуверилась в своих мыслях о нем.
— Я не хочу отпускать тебя. Пока не хочу. Ты мне стала… Генриетта, ты должна знать, что не безразлична мне. Я тоже думаю, что не безразличен тебе.
Генриетта
— Генриетта?
— Ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей?
— Нет! Я бы не посмел…
— Тогда что же ты предлагаешь?
— Я всего лишь хотел… я хочу… я подумал, что тебе хочется… — Рейф пригладил волосы и помрачнел. Все шло не так. — Я просто хочу, чтобы это не кончалось.
— Что — это? — строго спросила Генриетта.
Она и не догадывалась, сколь высоко взлетели ее надежды. Теперь они стремительно рухнули.
— Неужели ты подумал, что я не догадаюсь, чего ты хочешь, если облечешь свои мысли в другие слова? Неужели думаешь, что я так низко ценю себя и приму такое предложение, не говоря уже о том, как ты относишься к своей ничего не подозревающей бабушке, в доме которой продолжится наш роман.
— Генриетта, ты все исказила. Я лишь хочу…
— Чтобы я оказалась под рукой, когда тебе вздумается утолить свою жажду. — Она с горечью прервала его, прибегая к языку романов, издаваемых «Минерва пресс» и ставших ей опорой для подобного разговора.
— Как отвратительно ты выразилась.
Генриетта спрыгнула с постели, подняла сорочку с пола и надела ее через голову.
— Ты сделал отвратительное предложение.
Неужели? Он не это имел в виду. Хотя теперь понимал, что неудачно выразился, но, черт подери, у него не было времени думать. Почему она такая придирчивая? В нем поднимался гнев, приправленный горечью и страхом. Рейф не мог потерять ее. Отбросив простыню, он подошел к ней и хотел обнять, но она оттолкнула его.
— Черт подери, Генриетта, что плохого в том, что я ищу способ, как нам проводить вместе больше времени?
— Нет! Я не позволю тебе…
— Что? Уговаривать тебя? Вынуждать? — Его гнев, подогреваемый недовольством, вырвался наружу. — Я никогда…
— Нет, ты этого не делал. Никогда. Ты совершенно прав, — призналась Генриетта, непокорно наклонив голову, ее локоны рассыпались по плечам. — Во всем виновата я. Я подумала, что ты… что я… я подумала… — Она умолкала и тяжело дышала.
— Генриетта, не можешь же ты так просто?..
— Нет! Оставь меня в покое. Прошу тебя. Я просто не могу. — Генриетта налила себе в стакан воды из графина, стоявшего возле кровати, и медленно отпила несколько глотков, пытаясь успокоиться. Рейф не виноват. Виновата она. Она не слушала его. Но не слушала, потому что не хотела слушать. — Какой же я была идиоткой, — пробормотала она.
Рейф уже натянул бриджи. С обнаженной грудью, все еще блестевшей от пота после любовных утех, с волосами, стоявшими
В какой-то миг Генриетта вдруг решила принять предложение. Она подумала, не отказаться ли ей от своих принципов, ради того чтобы не расставаться с ним. Пройдет некоторое время — дни, недели, возможно, даже месяцы, прежде чем она надоест ему, — и любовные утехи останутся лишь в воспоминаниях. Генриетта покачнулась, но тут же выпрямилась. Так не пойдет. Она не будет счастлива, думая, что их отношения неправедны. Одно дело — заниматься любовью, лелея надежду. Но она не могла представить любви без надежды. И не запятнает свою любовь, продавая ее. Не допустит унизительных отношений. Даже с ним.
Ей оставалось лишь уйти. Вот так надежды разбились о действительность, и это причинило боль. Она чувствовала себя героиней романа от «Минерва пресс». Ей не хотелось отказывать ему, но она должна поступить именно так. Ради себя.
— Рейф, я не могу.
И он понял, что она не шутит. В ее голосе звенели стальные нотки — предмет его восхищения.
— Можно спросить, почему ты так решила?
— С меня достаточно.
— Генриетта, представь, это больше, чем я обещал кому-либо с тех пор, как…
— Знаю, — ответила она. — Знаю, что больше. Но мне этого недостаточно.
— Дело в моей репутации?
Генриетта покачала головой:
— Нет. Мне бы хотелось, но я не могу ничего поделать. Если бы я думала, что ты… любишь меня, полюбишь меня серьезно, тогда совсем другое дело. Я не могу ничего поделать, и я… я… люблю. Слишком люблю, чтобы согласиться на что-либо другое. Мы принадлежим разным мирам. Впрочем, мы всегда знали это, но забыли на время. По крайней мере я забыла. — Слезы жгли ей глаза, она сдерживала их. У нее осталось лишь чувство собственного достоинства, за которым она и укрылась. — Извини меня.
— Я понимаю. — Ему хотелось возразить. Уговаривать. Целовать ее, чтобы доказать, что он отказывается от многого и им обоим есть что терять. Однако броня, за которой он так долго укрывался, и мораль, присущая повесе, удерживали его. — Я понимаю, — снова повторил Рейф, умышленно отводя взгляд от больших карих глаз, чтобы не видеть обиду, не дать себя убедить в том, о чем он потом пожалеет. Он ощутил приближение мрачной тучи — его верного спутника, пока Генриетта не прогнала ее. Но та наползла снова. Он чуть не обрадовался ей. По крайней мере эта туча хотя бы ему знакома, и он знал, как с ней поступить.
Рейф оделся, беззаботно уложил свои вещи в дорожную сумку.
— Думаю, будет лучше, если я сегодня посплю в другом месте. Завтра можно будет поговорить о том, что ты собираешься делать. — Рейф взглянул на нее, надеясь, что она передумает, станет просить, чтобы он не уходил.
— Извини меня. Жаль… прости.
Он пожал плечами.
— Рейф. Благодарю тебя. Благодарю за все. Только не уходи так.
— Я лишь спущусь вниз. Увидимся завтра. Спокойной ночи, Генриетта.
— Прощай, Рейф.