Повесть, которая сама себя описывает
Шрифт:
— А пускай это будет уже кровь!
— Нет, Стива, не пускай.
— Да почему?!
— Посмотри, как часто. От чего это может быть?
— Например, если нос разбит, то так часто и капает. Или живот проткнут.
— Нет, живот не надо… А что все-таки краска?
— Масляная так быстро не сохнет. Может, нитрокраска.
— Только зачем?
— Что зачем?
— Зачем краска? Что красить?
— Да мало ли что! Он напился и решил что-нибудь покрасить! А что мы вообще тут делали? Ты помнишь? Я — нет. Я помню, как печку затопили, дальше не помню. Ты помнишь?
— А
— Что? — насторожился Стива.
А вспомнил Кирюша то, что Стива вчера с криком «Все по камерам!» гонял их с Олегом по дому, причем топором. Конечно, в шутку, но размахивал топором очень от души и сплеча. Он, Кирюша, вскоре после этого уснул, но, засыпая, слышал шум борьбы и нецензурную брань. И теперь он подозревает, что вчера дело закончилось дракой. И в связи с этим предположение о разбитии носа кажется ему очень жизнеподобным.
— Черт, некрасиво получается!
— Да уж, красивого мало.
— Но только где он?
Кирилл пожал плечами.
— Не знаю. Может, он обиделся и домой уехал. Я бы так и сделал.
— Так то ты… Может, конечно, и так. Только это на него не похоже. Хотя спьяну чего не сделаешь.
— Ну если так, то что делать? Он вернется, или нам удочки сматывать?
— А я знаю?
Вопрос был непростой. Из разряда тех, что без бутылки не разберешься. Они еще выпили, и Стива пришел к единственно правильному решению: не пороть горячку. Что, может быть, Олег жив и здоров, а только заблудился. Что надо затопить печь. Тогда они одним махом убьют кучу зайцев. В доме будет тепло, и заблудившийся Олег найдет их по дыму, и вернется, и они еще выпьют и помирятся.
— Точка! — заорал Кирюша, имея в виду «точно».
— Железяка! — тоже заорал Стива, имея в виду «железно».
Они ударили по рукам, и один из них — теперь уже никто никогда не узнает, кто именно, — отправился на двор.
— Э! — воскликнул этот человек со двора. — А где дрова?
— На траве.
Однако ни фига. На траве ничего не было, кроме инея. Ну, были там кое-какие щепки, немного коры и еще один топор, правда, ржавый и еле держащийся на топорище, а вот дров-то не было в помине.
— Вот ни фига себе! Чем топить-то?
— А пошли искать дрова! Где-нибудь да найдем…
— А пошли!
— И не «пошли», а пойдем!
— А пойдем!
— Только давай сперва накатим, а то замерзнем.
— А накатим!
И они накатили, и Стива закусил хлебцем, а Кирюша залихватски занюхал рукавом.
Затем оба оделись, взвалили топоры на правое плечо каждый и бодро захрустели ногами по замерзшей траве. Как только они отошли от дома, оказалось, что не только мороз на траве, но и резкий пронизывающий ветер имел место дуть, и не столько порывами, сколько беспрерывно, так что сразу стали мерзнуть уши, нос и руки. Кирюша натянул на уши берет, а Стива надел капюшон. Вот вам и зима настала! Пришла пора печи топить. Очень хочется ударить кого-нибудь по морде.
Вокруг них расстилался целый город… Нет, не город, конечно, — целая деревня-призрак.
— Вот видишь, как умирает русская деревня!
— Советская.
— Аполытично, понымаешь,
— Ты решил Кашина заменять? Ну-ну, давай бухти мне. То-то мы зерно в Америке закупаем.
— Ну, во-первых, если б ты не дремал на политинформациях, был бы в курсе, что уже давно не закупаем. Не продают-с. Эмбарго-с. А во-вторых — аполытично, слушай, рассуждаешь! Советское село превращается в плеяду агропромышленных комплексов и процветает! А вот русская деревня — та умирает. Она уже умерла. Она — труп! Ты посмотри!
И с этими словами Кирюша неожиданно метнул свой ржавый топор в первый подвернувшийся под руку садовый домик. Топор, подобно хорошей баллистической ракете, немедленно, как первую ступень, потерял топорище и, со звоном брызнув во все стороны стеклянными осколками, грохнулся внутрь домика.
— Кирюша! — удивился Стива.
— Советский Союз! — помахав поднятой рукой, сказал Кирюша.
— Ты напился, так не барагозь!
— Почему? Напился — так и барагозить! Когда еще?
— Тоже правильно, — подумав, согласился Стива и пошел дальше.
— Ну ты куда? Стой, надо же ж оружие вернуть!
Кирюха открыл калитку низенького заборчика и подошел к двери домика.
— Блин! А тут замок…
— Сшибай на фиг! — неожиданно развеселился Стива.
Кирюха пнул по замку ногой и, не удержав равновесия, упал.
— Ну не ногой же, дурак!
Стива подошел к замку и с размаха обухом сбил замок вместе с петлями.
Вошли внутрь. Стояла полутьма, в которой различался лежащий на засыпанном осколками полу ржавый топор, ободранный диван, покрытый изрезанной клеенкой стол, тумбочка с отслаивающейся фанерой и прочая подобная чушь.
— Оп-па! Папиросы! Кирюша, тебе повезло!
На старой этажерке лежала растрепанная и измятая коробка «Беломора».
В отличие от всех нормальный людей, Кирюша любил порой закурить-ка папиросу. Как Леонид Андреев. Другое дело, что в свободной продаже были только «Беломор» и «Любительские», дрянь ужасная (а мамочку он в тайну своего курения не посвящал), зато стильно. Хотя все равно этого никто не мог оценить.
Кирюша взял коробку. Там среди табачного крошева оказалось еще штук семь полувысыпавшихся папирос. Достал, дунул в мундштук, прикурил, сделал несколько глубоких зловонных затяжек, а когда курить надоело, пустил в мундштук слюну. Как Максим Горький. Папироса зашипела и погасла.
Стива тем временем бегло обшарил помещение глазами и остановил взгляд на этажерке.
— Этажерка, пожалуй, нам подойдет.
— Да, стильная вещица, — согласился Кирюша.
— Стильная… Стиляга херов, — проворчал Стива. — Не стильная, а сухая, и не ДСП, а чистое дерево. Да еще лакированное. Вспыхнет как порох!
С этими словами Стива сбил этажерку с ножек и стал очень технично расправляться с ней ногами, с громким треском превращая в груду отличного твердого топлива. Закончив свой труд, он собрал получившиеся дрова в охапку. Охапка получилась не слишком объемистая и совсем легкая.