Повесть о братьях Тургеневых

Виноградов Анатолий Корнелиевич

– Пора бы начинать, а в комнате ни одного человека.

Повернулся на каблуках и вышел.

Вставшие при появлении светлейшего князя люди сочли замечание его светлости чрезвычайно справедливым. Они снова сели, взглянув на часы и совершенно не обращая внимания на то, что восклицание светлейшего князя трактовало их не как людей. Вскоре появились люди. Прихрамывая, вошел Николай Тургенев, за ним его брат Александр. Через минуту появился барон Розенкампф, хмуро посмотрел на Николая Тургенева.

– Я слышал, Николай Иванович, – сказал он, – что ваш «Опыт теории налогов» продается в пользу крестьян-бунтовщиков. Весьма сожалею.

– Не сожалейте, барон, – сказал Тургенев злобно, – доход от моей книги я могу тратить как угодно. Я трачу его на уплату недоимок, за которые беднейшие крестьяне сидят по тюрьмам, – вот и все.

Розенкампф осклабился.

– Жаль,

что вы мало пишете, – едко отозвался он. – Ежели б было почаще, то, пожалуй, наше страдающее от злостных недоимщиков дворянство почитало бы вас спасителем.

Камердинер подошел к Розенкампфу и сообщил ему, что его требует к себе Лопухин. Розенкампф вышел. Зала постепенно стала наполняться людьми. Тургенев стоял у окна с братом Александром. Тот рассказывал Николаю о всех происках Розенкампфа, направленных против тургеневской семьи. Оленин, Милорадович, Данило Мороз, граф Кочубей жарко спорили между собой, постоянно переходя с русского языка на французский. Дверь отворилась, но вместо ожидаемого Розенкампфа все увидели Потоцкого. Потоцкий быстро прошел к Николаю Тургеневу и с волнением протянул ему синюю тетрадь со стихами. Это была поэма Байрона «Бронзовый век». Тургенев подвинул кресло, сел и начал читать вслух:

– "Бронзовый век", или «Юбилейная песнь бесславной годины». Эпиграф: «Impar Gongressus Achilli».

– Однако, – сказал Николай Тургенев, – Байрон играет словом «конгресс». «Стадное скопище все же не равно одному Ахиллу».

Несколько человек сгруппировались вокруг читающего. Тургенев прозой переводил байроновские стихи. [31]

За «добрым старым временем» вослед -Вся быль – добро! Дела текущих летПошли, в них все зависит лишь от нас;Великое свершалось уж не раз,И большего возможно в мире ждать.Лишь стоит людям тверже пожелать;Велик простор, безмерна даль полейДля тех, кто полон замыслов, затей.Не знаю, плачут ангелы иль нет,Но человеку – так устроен свет -Немало слез пришлось уже пролить.Зачем? Чтоб снова плакать и тужить.

31

Вместо английского текста мы приводим перевод Балтрушайтиса. Позволяем себе такую вольность, зная, что читатель не посетует на это. Поэт Балтрушайтис, ныне литовский посланник в Москве, естественно, современником Николая Тургенева быть не мог. (Примеч. автора.)

Звучные строчки английского текста, отчеканенные, четко произносимые Тургеневым, привлекли еще ряд слушателей. Тургенев дочитал до места, где говорится о греческом восстании. Греки подняли революцию против стамбульского монарха. И вдруг кто-то неосторожно произнес, прерывая Николая Тургенева:

– Ходят слухи, что Сергей Тургенев в Константинополе написал проект освобождения Греции от власти султана. Уж не этот ли проект в стихах вы читаете?

Увы, это не была шутка. Старый генерал – член Государственного совета – спрашивал совершенно искренне. Глупый генерал продолжал:

– Говорят, что в Константинополе вырезано четыреста тысяч христиан и что наша миссия пострадала.

Николай Тургенев слегка побледнел, но Александр Иванович перебил генерала:

– Слухи не подтвердились, ваше превосходительство. Я сегодня читал все официальные депеши. Однако продолжай, – обратился Александр Иванович к брату.

Тургенев читал дальше:

И Греция в свой трудный час поймет,Что лучше враг, чем друг, который лжет.Пусть так: лишь греки – Греции своейДолжны вернуть свободу прежних дней,Не варвар в маске мира. Царь рабов -Не может снять с народов гнет оков!Не лучше ль иго гордых мусульман,Чем плеть царя, казацкий караван!Не лучше ль труд свободный отдавать,Чем

под ярмом у русской двери ждать,В стране рабов, где весь «простой народ»На рынках продается, словно скот,И где цари свой подъяремный людПо тысячам придворным раздают,Его ж владельцам снится только ширьПустыни дальней – мрачная Сибирь;Нет, лучше в мире бедствовать одним,Лицом к лицу с отчаяньем своим,И гнать верблюда в доле кочевой,Чем быть медведю горестным слугой!

– Это про кого же он? – спросил все тот же генерал.

Потоцкий нервно протянул руку за книжкой. Тургенев отвел книжку, другой рукой опустил руку Потоцкого и читал дальше:

Кто это имя снова произнес,Что, искупая горечь рабских слез,Звучало там, где голос вечевойПровозглашал свободным род людской?Кто ныне призван в судьи дел чужих?Святой союз, замкнувший все в троих!Но этой троице чужд небесный лик.Как гений с обезьяной не двойник!«Святой союз», в котором здесь сложенИз трех ослов – один Наполеон!В Египте боги лучше: там быки,Там псы по-скотски смирны и кротки:На псарнях, в стойлах знают угол свой,Там ждет их пойло, сложен корм денной;Скотам в коронах мало корм жевать -Они хотят кусаться и бодать.

Дверь отворилась, и вошел Розенкампф, хмурый и злой. Положив кипу бумаг на стол и видя, что Тургенев не прерывает чтения, подошел и стал слушать. Тургенев читал:

Царь Александр! Вот щеголь-властелин,Войны и вальсов верный паладин!Его влекут: толпы подкупный крик,Военный кивер и любовниц лик;Умом – казак, с калмыцкой красотой,Великодушный – только не зимой:В тепле он мягок, полулиберал, -Он жесток, если в зимний вихрь попал!Ведь он не прочь «свободу уважать»Там, где не нужно мир освобождать.Как он красно о мире говорит!Как он по-царски Греции сулитСвободу, если греческий народГотов принять его державный гнет!

Тут уже всем стало ясно, и глупому генералу в том числе, что речь идет о русском самодержце. Прямо от перечисления трех «коронованных скотов», собравшихся на конгресс в Вероне, Байрон перешел к сатирической характеристике царя Александра. Розенкампф закряхтел, кашлянул и сказал:

– Прошу занять места, господа! Стихи довольно дерзкие. Как Европу ни благотвори, все равно она благодарности в сердце иметь не будет. Российский государь спас ее – и вот европейский ответ.

– Российский государь породил мысли о человеческой справедливости, он же мечтал об освобождении крестьян, барон, – ответил Тургенев.

– Прошу докладывать по очереди, – предложил Розенкампф.

В скором времени Тургенев не выдержал. Разбиралось скандальное воронцовское дело, в котором один из Воронцовых обманом завладел землею однодворцев и в ответ на их жалобы затеял огромную судебную волокиту. Мордвинов, прерывая чтение письмоводителя, закричал:

– Да ведь такие дела стыдно слушать в Совете, тем более, что они уже решены, – и дал справку о приказе, буквально вырванном у Александра I.

– Мне стыдно, – сказал Мордвинов, – что от самого низу до самого верху дело справедливое и ясное ничего не создало, кроме кривых толкований. Люди, промучавшись по судам четыре года, могли бы умереть, не дождавшись справедливого решения. Поистине несчастна страна, в которой возможен такой произвол в решениях одного класса по справедливым требованиям другого класса! Если бы не воля государя, сегодня и здесь бы правильного решения не получилось, ибо вижу, что нас меньшинство.