Повесть о братьях Тургеневых
Шрифт:
Александр Тургенев подъезжал к Варшаве. Туманное утро вполне отвечало его настроению. Сидя в кофейне «Кристаль» через какой-нибудь час после въезда в Варшаву, разглядывая тарелку с варшавским гербом, изображавшим сирену, посматривая на тусклое, серое небо, плачущее над варшавской аллеей Вздохов, Тургенев раздумывал о том, как судьба разметала всех его братьев по свету.
Молодая полька с заостренным овалом лица, с большими голубыми глазами, белокурая, улыбающаяся, села против него за столик.
«Сиди, сиди, голубушка, – думал Тургенев, – мне сейчас не до тебя.
И вдруг кровь ударила ему в голову. А что если его, Александра Тургенева, сейчас нарочно с такой поспешностью выпустили за границу? Что если Николай где-нибудь перехвачен? в закрытой карете доставлен в посольство? и дальше, под видом умалишенного? с чужой фамилией? и ложным паспортом? отправлен жандармами в Петербург?! Александр Тургенев почувствовал такой озноб, какого не знал со времени симбирской лихорадки. Зубы застучали. Стакан с крепким кофе задрожал в руке.
«Боже мой, как ужасна жизнь! – подумал он. – Как страшно жить!»
В Мариенбаде не застал Сергея. Бросился в Берлин. В посольстве ничего не знали. Поехал в Дрезден. Старуха Пушкина через дверь, не пуская Александра Ивановича к себе, сказала ему грубо, что брак расстроился и что она просит ни Сергея Ивановича, ни Александра Ивановича не беспокоить ее бесполезными визитами.
«Начинается! – думал Тургенев. – Жизнь кончилась, начинается житие! Еще неизвестно, как все повернется! Я забываю, что я зачумленный, что меня не пустят ни в один дом. Но бедный Сережа! Как он перенесет этот удар? При его впечатлительности, после всех потрясений константинопольской резни, что с ним теперь и где он?»
Лихорадка продолжалась. Тургенев трясся не от холода, и эта тряска гнала его по улицам, заставляла бешено кричать на извозчиков. Как безумный, он вскакивал на ходу в городские омнибусы, сбивал с ног шуцманов, выпрыгивая с империала, словно ему было пятнадцать лет, а он не был директором департамента в отставке, с пенсией и чинами, словно он был мальчишка-циркач, привыкший соскакивать с лошади на голопе, словно он был вольтижировщик в манеже аракчеевских казарм. Эта дьявольская легкость стоила ему очень дорого. Доктор Альтшулер на улице Унтер ден Линден прописал ему успокоительные пилюли, но, к ужасу, они дали обратное действие. Пропал сон. Наступило страшное возбуждение. Уже третьи сутки он гнал собственную коляску, запряженную немецкими почтовыми лошадьми. Старый лакей Николая Ивановича – Ламберт – сопровождал его всюду. Равнодушный и холодный человек, он не выказывал ни малейшего удивления, когда Александр Иванович по ночам в экипаже произносил вслух какую-нибудь фразу, выкрикивая строчку из трагедии, или заламывал руки.
Кальяровские лошади привезли его в Париж. Побежал сразу в посольство. На лестнице увидел Лабенского, секретаря. Тот встретил Тургенева приветливо.
– Где Сергей, где Николай? – спросил Александр Иванович.
– Как! Ты ничего не знаешь? Сергей в «Луврской гостинице» в состоянии полного отчаяния, а Николай, по-моему, в Лондоне. Хочешь послушать совета? Сделай, чтобы он вернулся скорее в Россию.
– Я за этим приехал, –
Лабенский участливо посмотрел на него.
– Ну, эти шутки ты оставь.
Простясь с Лабенским, Александр Иванович поехал в «Луврскую гостиницу». Радость Сергея при виде старшего брата была огромна. Но Сергей перешел какую-то границу и напугал Александра бурным проявлением своей восторженности. Он пел и приплясывал, бросался на шею брата, говорил ему, что еще одни сутки ожиданий – и он бы не вытерпел. Потом, наклоняясь совсем близко к Александру Ивановичу, шептал:
– Знаешь, по-моему, они уже убили Николая.
– Да что ты, Сережа, опомнись, – говорил ему Александр Иванович. – Николай благополучен в Лондоне.
– Нет, нет, они смотрят совсем не так, чтоб он был благополучен.
– Кто они? – спросил Александр Иванович.
Сергей встал и, обводя комнату блуждающим взором, говорил:
... Умереть, уснуть.А если сон видения посетят?Что за мечты на смертный сон слетят,Когда покинем суету земную?Это она читала в Дрездене.
– Кто она? – спросил Александр Иванович. – Пушкина, твоя невеста?
– Да, да, – сказал Сергей.
– Вы что же – вместе разучивали «Гамлета»? – спросил Александр Иванович.
Сергей не ответил. Он тихо взял Александра Ивановича за руку, подвел его к шкафу и сказал, отворяя дверку, покачивая головой:
– Вот посмотри, братец, что они сделали.
Александр Иванович отшатнулся. Пальто, сюртуки, жилеты, вся одежда была разрезана на тонкие ленты и висела лохмотьями на держателях. Сергей развел руками с видом страшного огорчения и, положив голову на плечо Александру Ивановичу, горько заплакал.
– Сережа, что же это, что с тобой? – закричал Александр Иванович.
Он подвел брата к дивану, усадил его, быстро налил стакан воды, но зубы Сергея стучали о край стакана, он расплескивал воду, трясясь всем телом, и наконец громкие, безудержные рыдания огласили комнату. Чувство ужаса охватило Александра Ивановича. Безнадежная тоска защемила сердце.
Что делать, к кому обратиться?
Он выбежал в коридор. Он хотел звать. Звать было некого.
«Бедный брат! – подумал он. – Что пережил он в последние дни!»
Он побежал в контору гостиницы.
– Умоляю вас, – кричал он, – ради бога! Врача! Как можно скорее врача!
В конторе гостиницы засуетились. Мальчик в зеленой куртке с синими лентами и шнурами побежал за врачом. Александр Иванович возвратился к себе наверх. Сергей спал, свесив голову с дивана. Александр Иванович боялся его пошевелить и в то же время видел, как эта беспомощно повисшая кудрявая белокурая голова синеет и наполняется кровью.
За круглым столом в приемной гостиницы доктор Корэф, коротенький курчавый человек, с короткой толстой тростью, украшенной громадным хризолитом, говорил Александру Ивановичу после осмотра Сергея: