Повесть о Демоне

Филипенко Олег Васильевич

А ведь они своё вниманье

как раз и направляли в центр.

И дело ведь не в том, что мэтр

такой, как я, был тем унижен,

что побужденьем братским движим,

готовился их всех обнять,

а получал в ответ печать

холодного презренья. Это

куда ни шло. Я знал эстета,

который презирал и мать,

но с ним зато я мог болтать

о философии, о книгах,

о Канте или прощелыгах

эпохи Просвещенья, о

китайском

термине Дао,

о музыке, о древних греках,

о математике, о реках

метафизических, о снах…

Да мало ли о чём! В летах

моих так хочется познаньем

делиться с кем-нибудь, вниманьем

драгого гостя дорожа!..

Но нет! Они, как от ножа,

от моих знаний отвращались,

как будто бы лоб в лоб встречались

с убийцею. Прав был Шекспир,

когда сказал, что глупый мир

готов на смех поднять и гений,

когда в нём есть хоть доля тени

несовершенства иль изъян

пускай в лице. А я ж в капкан

попал покруче: самим Богом

отвергнут я и по дорогам

безжизненных и мрачных сфер

мотаюсь, бедный Люцифер…»

Так Демон наш роптал опальный.

И вот однажды он печальный

над Подмосковьем пролетал.

Внизу тяжёлый шум стоял

дневной. Работали заводы,

дымили трубы, пешеходы,

как муравьи, туда-сюда

носились. Блёстками вода

Москвы-реки была покрыта

от солнца яркого, зенита

достигшего; вниз по реке

две баржи плыли; на песке,

в карьере, экскаватор новый

работал; мост почти готовый

простёрся поперёк реки.

Огромные грузовики

к шоссе стремились по дороге

просёлочной; старик убогий

на постаменте, в пиджаке,

с бородкой, с кепкою в руке,

другую руку в даль воздевший,

стоял в кустах обронзовевший.

(Его наш Люцифер знавал

ещё живым и наблюдал

за искушённым Просвещеньем

с улыбкою и отрешеньем

китайца древнего, хотя

случалось, что он не шутя

им восхищался…)

Так же были

ему видны сквозь клубы пыли

многоэтажные дома,

напоминавшие тома

старинных фолиантов; нити

электропередач; скопитель

всех нечистот, крутой овраг

и много прочего, что так

или иначе нам знакомо…

Уже давно себя как дома

герой наш чувствовал в местах

таких. И главное, он страх

как был доволен той бурлящей,

кипучей жизнью ради вящей

грядущей жизни. Он летал

и с наслажденьем

наблюдал

за изменённою структурой

сознания – архитектурой

биенье мысли поверял

наш Демон, - где преобладал

дух самомненья и корысти;

но Люцифер, устав от истин

метафизических, был рад

сменить затейливый наряд

пророка на рубаху клерка.

Он говорил: «Иная мерка

нужна с людьми. Они детей

напоминают мне. Затей

Божественных не чтя уж годы,

они дорвались до свободы

и куролесят от души,

хотя плоды нехороши».

Так с каждым разом убеждая

себя всё более, что рая

уж не найти нигде, а здесь

хотя бы деятельность есть,

наш Демон поспешил решиться

в Москве отныне поселиться…

4

Но почему в Москве, а не

в Париже? Что в ней Сатане?

Да ничего… Он мог в Париже,

Берлине, Лондоне иль ниже

по карте: Риме иль в Крыму

селиться, но давно ему

в Москве девица приглянулась,

которая раз улыбнулась,

когда он, мрачный властелин,

у телевизора один

ночь коротал и беспокойство

души и нервное расстройство

глушил «Останкиным». Она

чего-то пела там, а на

столе у Люцифера

стояли вскрытая мадера,

бокал старинный, что вином

наполнен был. Как раз он сном

уже забылся, но внезапно

его сознанье поэтапно

включилось в жизнь, и он узрел,

что голос, что так сладко пел,

принадлежал особе милой,

к которой он с внезапной силой

проникся теплотой и вдруг

тупой, бессмысленный испуг,

что в сердце жил, его оставил,

и Люцифер себя поздравил

с влюбленностью. А дева та,

была не столько красота,

сколь обаянье, утончённость

богемной жизни и включенность

в жизнь сексуальную. Хотя

в ней было что-то от дитя.

С минуту он глядел с улыбкой

на девушку, любовью зыбкой

приятно изумлён, как вдруг

её глаза, окинув круг,

проникновенно так, со смыслом,

взглянули на него, и вышло,

что улыбнулася она

только ему. О, Сатана

с тех пор уже не сомневался,

что сей привет предназначался

только ему. Хотя о нём

откуда знать-то ей? Живем

мы, слава Богу, в мире формул,

закономерностей и норму

в посредственности находить

давно уж стали. Где тут быть