Повесть о Демоне
Шрифт:
А ведь они своё вниманье
как раз и направляли в центр.
И дело ведь не в том, что мэтр
такой, как я, был тем унижен,
что побужденьем братским движим,
готовился их всех обнять,
а получал в ответ печать
холодного презренья. Это
куда ни шло. Я знал эстета,
который презирал и мать,
но с ним зато я мог болтать
о философии, о книгах,
о Канте или прощелыгах
эпохи Просвещенья, о
китайском
о музыке, о древних греках,
о математике, о реках
метафизических, о снах…
Да мало ли о чём! В летах
моих так хочется познаньем
делиться с кем-нибудь, вниманьем
драгого гостя дорожа!..
Но нет! Они, как от ножа,
от моих знаний отвращались,
как будто бы лоб в лоб встречались
с убийцею. Прав был Шекспир,
когда сказал, что глупый мир
готов на смех поднять и гений,
когда в нём есть хоть доля тени
несовершенства иль изъян
пускай в лице. А я ж в капкан
попал покруче: самим Богом
отвергнут я и по дорогам
безжизненных и мрачных сфер
мотаюсь, бедный Люцифер…»
Так Демон наш роптал опальный.
И вот однажды он печальный
над Подмосковьем пролетал.
Внизу тяжёлый шум стоял
дневной. Работали заводы,
дымили трубы, пешеходы,
как муравьи, туда-сюда
носились. Блёстками вода
Москвы-реки была покрыта
от солнца яркого, зенита
достигшего; вниз по реке
две баржи плыли; на песке,
в карьере, экскаватор новый
работал; мост почти готовый
простёрся поперёк реки.
Огромные грузовики
к шоссе стремились по дороге
просёлочной; старик убогий
на постаменте, в пиджаке,
с бородкой, с кепкою в руке,
другую руку в даль воздевший,
стоял в кустах обронзовевший.
(Его наш Люцифер знавал
ещё живым и наблюдал
за искушённым Просвещеньем
с улыбкою и отрешеньем
китайца древнего, хотя
случалось, что он не шутя
им восхищался…)
Так же были
ему видны сквозь клубы пыли
многоэтажные дома,
напоминавшие тома
старинных фолиантов; нити
электропередач; скопитель
всех нечистот, крутой овраг
и много прочего, что так
или иначе нам знакомо…
Уже давно себя как дома
герой наш чувствовал в местах
таких. И главное, он страх
как был доволен той бурлящей,
кипучей жизнью ради вящей
грядущей жизни. Он летал
и с наслажденьем
за изменённою структурой
сознания – архитектурой
биенье мысли поверял
наш Демон, - где преобладал
дух самомненья и корысти;
но Люцифер, устав от истин
метафизических, был рад
сменить затейливый наряд
пророка на рубаху клерка.
Он говорил: «Иная мерка
нужна с людьми. Они детей
напоминают мне. Затей
Божественных не чтя уж годы,
они дорвались до свободы
и куролесят от души,
хотя плоды нехороши».
Так с каждым разом убеждая
себя всё более, что рая
уж не найти нигде, а здесь
хотя бы деятельность есть,
наш Демон поспешил решиться
в Москве отныне поселиться…
4
Но почему в Москве, а не
в Париже? Что в ней Сатане?
Да ничего… Он мог в Париже,
Берлине, Лондоне иль ниже
по карте: Риме иль в Крыму
селиться, но давно ему
в Москве девица приглянулась,
которая раз улыбнулась,
когда он, мрачный властелин,
у телевизора один
ночь коротал и беспокойство
души и нервное расстройство
глушил «Останкиным». Она
чего-то пела там, а на
столе у Люцифера
стояли вскрытая мадера,
бокал старинный, что вином
наполнен был. Как раз он сном
уже забылся, но внезапно
его сознанье поэтапно
включилось в жизнь, и он узрел,
что голос, что так сладко пел,
принадлежал особе милой,
к которой он с внезапной силой
проникся теплотой и вдруг
тупой, бессмысленный испуг,
что в сердце жил, его оставил,
и Люцифер себя поздравил
с влюбленностью. А дева та,
была не столько красота,
сколь обаянье, утончённость
богемной жизни и включенность
в жизнь сексуальную. Хотя
в ней было что-то от дитя.
С минуту он глядел с улыбкой
на девушку, любовью зыбкой
приятно изумлён, как вдруг
её глаза, окинув круг,
проникновенно так, со смыслом,
взглянули на него, и вышло,
что улыбнулася она
только ему. О, Сатана
с тех пор уже не сомневался,
что сей привет предназначался
только ему. Хотя о нём
откуда знать-то ей? Живем
мы, слава Богу, в мире формул,
закономерностей и норму
в посредственности находить
давно уж стали. Где тут быть