Повесть о доме Тайра (др. изд.)
Шрифт:
Ныне снова опальный, Моронагу был искуснейшим музыкантом, обладал выдающимся дарованием; неудивительно, что его восхождение к высоким званиям и должностям шло гладко, без каких-либо затруднений. Так в конце концов возвысился он до должности Главного министра. Отчего же, за какие грехи, совершенные в прошлых рождениях, подвергся он теперь наказанию и снова был приговорен к ссылке? В минувшую смуту Хогэн его сослали к Южному морю, в дальний край Тоса; ныне, в годы Дзи-сё, снова пришлось ему отправиться в дальние земли, на сей раз в край Овари, за Восточной заставой!
Конечно, для человека утонченного, умеющего ценить прекрасное, даже радостно
Однажды пришел он на поклонение в храм, посвященный богу Ацуте79, один из трех главных храмов здешнего края. В тот вечер, на радость и в утешение богу, он играл на лютне, распевал гимны, но, увы, вокруг не было никого, кто ценил бы изящное, ибо здешний край населен был темным народом. Хотя сельские старцы, деревенские женщины, рыбаки, землепашцы и другой простой люд, поникнув главой, внимали его пению, они не способны были судить ни о чистоте звука, ни о прелести размера и ритма. И все же недаром передают, будто в древности, когда китаец Ху Ба играл на цитре80, рыбы выпрыгивали из воды, а когда Юй-гун пел, пыль, покрывшая потолочные балки, шевелилась сама собой81. Неизъяснимое волнение охватывает человеческие сердца, когда прекрасное искусство достигает высшего совершенства! Так и на сей раз, казалось, от восторга шевелятся волосы на голове у слушателей, внимавших дивному пению Морона-ги, и странный таинственный трепет охватил всех.
Когда сумерки еще больше сгустились, он заиграл мелодию «Ароматный ветерок», и кругом внезапно разлилось благоухание, как будто воздух был напоен цветочным нектаром. Когда же он перешел к мелодии «Текущий источник», прозрачные, ясные звуки, казалось, соперничали с сиянием луны.
Под конец, когда он запел гимн «Молю тебя, прости мне грех...»82 и заиграл на лютне одну из самых сокровенных мелодий, бог, покровитель храма, был так растроган, что храм содрогнулся. И Моронага, невольно прослезившись, с благоговением подумал: без злодеяний Тайра, без этой несправедливой ссылки разве сподобился бы я узреть сие благостное знамение?
17. ЮКИТАКА
У прежнего канцлера Мотофусы служил самурай по имени Тоонари. Тайра к нему тоже относились враждебно. Прошел слух, что стража из Рокухары собирается нагрянуть к нему в усадьбу и схватить. Тогда Тоонари вместе с сыном Иэнари решил бежать куда глаза глядят. И вот, поднявшись на гору Инари, отец с сыном сошли с коней и стали говорить между собой: «Хотелось нам отправиться на восток, в край Идзу и найти там приют у ссыльного Ёритомо. То была заветная наша мечта, но, увы, Ёритомо тоже сейчас в опале и не волен в своих поступках. Во всей Японии не сыщешь земли, неподвластной Тайра! Но стыдно и горько принять позор в местах, где мы родились и жили! Возвратимся же обратно в усадьбу, а когда из Рокухары пришлют за нами стражу, распорем себе живот и умрем! Вот лучшее, что нам теперь осталось!» — И, сказав так, они возвратились в свою усадьбу, на улицу Каварадзака.
Как и ожидалось, вскоре из Рокухары прискакали к их дому триста
Тоонари вышел на галерею и крикнул:
— Глядите же хорошенько, витязи, и передайте в Рокухару все, что увидите! — С этими словами отец и сын подожгли дом и, разом распоров себе животы, вместе приняли смерть в огне пожара.
Как же случилось, что в эти дни столь многих людей, благородных и худородных, господ и вассалов, убили или отправили в ссылку?
Говорят, что все началось из-за спора о звании тюнагона между Мотомити, зятем Правителя-инока, и Мороиэ, сыном прежнего канцлера Мотофусы. Но какой бы каре ни подвергся сам канцлер, мыслимое ли дело, чтобы из-за него одного пострадало свыше сорока человек? Всего лишь год назад вернули сан императора умершему в ссылке государю Сануки, опальному Нобуёри посмертно пожаловали новое высокое звание, а спокойствие в мире так и не наступило.
Люди шептались, что демон вселился в душу Правителя-инока, неукротимый гнев пылает у него в сердце, и вся столица — и благородные, и низкорожденные — ждала, трепеща от страха: какие же новые беды сулит завтрашний день?
В ту пору жил в столице некий Юкитака, старший сын покойного тюнагона Акитоки. При государе Нидзё служил он в одном из дворцовых ведомств, и жизнь ему улыбалась. Но вот уже более десяти лет, как у него отняли должность, так что ныне влачил он поистине жалкое существование, ни утром, ни вечером не ел досыта и не имел даже лишней одежды, дабы переменить ее с приходом весны. И вдруг Правитель-инок прислал к нему посланца, велев передать: «Извольте явиться для разговора!»
— Но ведь минуло уже десять лет с тех пор, как я удалился от света! — заметавшись в страхе, воскликнул перепуганный Юкитака. Жена и дети его тоже горевали и причитали: «Что-то нас ожидает?» Однако из усадьбы Тайра непрерывно слали гонцов с напоминанием. Делать нечего, одолжив у людей карету, Юкитака отправился в Рокухару.
Вопреки ожиданию, Правитель-инок сразу вышел к нему, не заставив ждать ни минуты.
— С твоим отцом, — сказал он, — я всегда советовался по всем делам, серьезным и малым, оттого и к твоей судьбе не могу отнестись безучастно! Меня весьма огорчало, что тебе пришлось долгие годы терпеть нужду и лишения, но я был бессилен помочь тебе, ибо власть находилась в руках государя Го-Сиракавы, вершившего все дела. Ну, а ныне снова ступай на службу! Я замолвлю словечко, чтобы тебе дали должность! Теперь же возвращайся домой! — И, сказав так, он удалился.
Юкитака вернулся домой, а там женщины так обрадовались его возвращению, будто он воскрес из мертвых. Все домочадцы окружили его, заливаясь слезами радости.
Вскоре Правитель-инок прислал к нему Гэндаю Суэсаду со множеством грамот, в которых назначал Юкитаку управителем различных поместий. А на первое время, — поскольку, мол, Юкитака терпит, наверное, большую нужду, — он прислал ему в дар сто рё золота и сто хики шелка да изрядное количество риса; для выезда же на службу — слуг, карету, погонщиков и вола. От радости Юкитака едва не рехнулся. «Что это, сон? Уж не сплю ли я?» — дивился он. В ту же луну, семнадцатого числа, ему был пожалован пятый придворный ранг, и он снова занял прежнюю должность. Нынче ему пошел уже пятьдесят первый год, но он как будто снова помолодел. «Да только недолго продлится этот расцвет!» — так оно казалось со стороны.