Повесть о доме Тайра
Шрифт:
В минувшие годы был у Сигэхиры вассал, самурай по имени Томотоки. Он служил у принцессы Хатидзё. Теперь, придя к Санэхире Дои, он обратился к нему с такими речами:
— Я — такой-то, в прошлом долгое время служил у князя. Я всей душой стремился сопровождать его в странствиях по западным землям, но не смог уехать вместе с ним и остался в столице, ибо состоял на службе также и у принцессы. Сегодня, увидев, как князя ведут по широким дорогам столицы, мне стало так жаль его, что не было сил вынести это зрелище! Вот почему прошу вас: если можно, дозвольте навестить князя и хоть немного утешить его беседой о былых временах! Я не бог весть какой лихой
У Санэхиры Дои было доброе сердце.
— Что плохого может случиться, если пленника навестит один-единственный посетитель… Но все же предосторожности ради… — сказал он и, отобрав у Томотоки меч, допустил его к князю.
Несказанно обрадованный, Томотоки поспешно вошел, Сигэхира сидел поникший, в глубокой задумчивости. С болью в сердце увидал Томотоки, сколь неузнаваемо изменился облик его господина, и не в силах был сдержать слезы. Сигэхире тоже почудилось, что он спит и видит Томотоки во сне; в первые мгновенья он не мог вымолвить ни словечка, только молча лил слезы. Лишь некоторое время спустя, когда они уже вдоволь наговорились о делах нынешних и минувших, Сигэхира сказал:
— Помнишь даму, с которой ты помогал мне встречаться? Я слыхал, будто она все еще по-прежнему служит во дворце…
— Да, говорят…
— Уезжая на запад, я не смог ни послать ей письмо, ни хотя бы на словах передать прощальный привет. Мне стыдно при мысли, что она, наверно, считает обманом все наши клятвы вечно любить друг друга в этой и в будущей жизни… Хотелось бы написать ей, но не знаю, позволят ли?.. А ты смог бы отнести ей послание?
— Дайте мне письмо, и я доставлю его! — отвечал Томотоки. Сигэхира, обрадованный, тотчас набросал послание.
— Что это за письмо? — спросили самураи охраны. — Пока не проверим — не пропустим!
— Покажи! — сказал Сигэхира, и Томотоки отдал страже послание.
— Ну, такое письмо не опасно! — сказали стражники и возвратили письмо.
Томотоки взял его и отправился во дворец. Чтобы укрыться от любопытных глаз, он, в ожидании вечера, спрятался в маленькой хижине вблизи дворца. Когда стемнело, он подошел к боковому входу в женские покои, прислушался и услышал голос, похожий на голос той самой дамы:
— Подумать только, что из столь многих витязей Тайра один лишь князь Сигэхира взят в плен живым, и его возили напоказ по дорогам! Люди говорят, что это кара за сожжение Нары, Южной столицы… А меж тем князь не раз объяснял мне: «Я и в мыслях не держал сжигать святую обитель, но нашлись зловредные люди, пустившие огонь в молельни и храмы, и все сгорело дотла! Вину же целиком возложили на меня одного… Недаром сказано: „Из-за малых росинок, висящих на самых кончиках листьев, и сам ствол становится влажным…“ [559] » Теперь я вижу, что все так и вышло, как он сказал! — так говорила женщина, заливаясь слезами, и Томотоки с состраданием подумал: «Она тоже жалеет князя!»
559
«…сам ствол становится влажным…» — парафраз стихотворения поэта Хэндзё:
«Чуть раньше, чуть позже нам всем уготован конец — росинки со стебля, росинки— Дозвольте слово молвить! — позвал он даму.
— Откуда ты? — спросила она.
— Письмо от князя Сигэхиры! — ответил Томотоки, и, верно, очень уж велика была тоска дамы, потому что, обычно застенчивая, избегавшая показываться на люди, теперь она сама выбежала к нему со словами: «Где оно? Где?!» — сама приняла у Томотоки письмо, развернула… В письме Сигэхира подробно описал все, что случилось с ним с тех пор, как его взяли в плен. «Судьба моя скоро решится, — писал он, — не сегодня-завтра меня уже не будет на свете…» Заканчивалось письмо стихами:
Пусть слез половодье молву об уделе моем по свету разносит, — ах, если бы только при жизни единожды свидеться с милой!Прочитав письмо, женщина спрятала его на груди и, не в силах вымолвить слова, молча заливалась слезами. Но нельзя молчать бесконечно… Спустя некоторое время она написала ответ и, поведав о том, как она страдала и тосковала два этих долгих года, закончила послание стихотворением:
Если из-за тебя обрекут и меня поруганью, — все готова стерпеть. Станем вместе с тобою, милый, илом донным, илом озерным!Томотоки взял у нее письмо и отнес князю. Самураи-стражники снова приказали: «Покажи письмо, мы проверим!» — и он показал послание дамы.
— Ну, такое письмо не опасно! — сказали стражники и возвратили послание. Сигэхира прочел письмо, и, верно, тоска стала еще сильнее томить ему душу, ибо он обратился к Санэхире Дои с такими словами:
— Мне хотелось бы в последний раз свидеться с женщиной, с которой я был близок долгие годы. Возможно ли это?
У Санэхиры Дои было доброе сердце.
— Поистине если дело идет о женщине, тут нечего опасаться, — сказал он. — На это запрета нет… — И дал свое позволение.
Несказанно обрадованный, князь одолжил у людей карету. Послали за дамой. Без долгих сборов она тотчас же села в карету и приехала. Карету подкатили вплотную к помосту и доложили князю. Он вышел к подъезду и встретил карету.
— Не выходи! — сказал он даме, приподняв плетеную штору. — Здесь самураи…
Взявшись за руки, они прижались щекой к щеке и, не в силах вымолвить слова, молча заливались слезами. Спустя некоторое время Сигэхира сказал:
— Уезжая на запад, мне хотелось с тобой проститься, но кругом царила такая суматоха и спешка, что даже весточки и то не удалось тебе переслать. С тех пор я много раз хотел написать тебе и получить от тебя привет, но в скитальческой жизни трудно следовать велению сердца… День и ночь непрерывно длились сражения, не выдавалось ни единого свободного часа, а меж тем пробежали месяцы, годы… Ныне, в моем горестном положении, когда душа полна такой скорби, какую другому даже вообразить невозможно, сдается мне: судьба уготовила мне эту горькую участь словно нарочно для того, чтобы я снова тебя увидел!.. — И, сказав так, он закрыл лицо рукавом и поник головою. Бедные, они хорошо понимали, что творилось на душе у каждого в эти мгновенья!