Повесть о доме Тайра
Шрифт:
Был во дворце колонный зал Эфан, где император вершил государственные дела. С заката на восход зал тянулся на девять те, с полудня на полночь — на пять, а в высоту вздымался на тридцать шесть дзё. Стяг, укрепленный на кончике воткнутого в землю копья длиною в пять дзё, не достал бы до пола этого зала, ибо пол был приподнят над землей. Черепица на крыше сияла цветным стеклом, пол сверкал златом и серебром.
Цзинь Кэ нес карту царства Янь, У Ян — голову Фань Юйци. Когда они поднимались по лестнице, украшенной самоцветами, на У Яна напала дрожь, так ошеломили его роскошь и величие Дворца. Приближенные императора заметили смущение У Яна и заподозрили недоброе.
— У Ян замышляет недоброе! — воскликнул один из царедворцев. — Недаром сказано: «Преступника да не приводят пред государевы очи, государь да не приблизится к супостату, ибо общение со злодеем равнозначно погибели!»
Цзинь Кэ, замедлив шаги, ответил:
— У Ян не замышляет измены. Он долго жил
Придворные успокоились, и Цзинь Кэ с У Яном предстали пред императором. Рассматривая карту царства Янь и голову Фань Юйци, император внезапно заметил лезвие, сверкнувшее ледяным блеском на дне ящичка, где лежала карта; в один миг хотел он обратиться в бегство, но Цзинь Кэ схватил его за рукав и приставил меч к груди. Казалось, императору нет спасения! Десятки тысяч воинов сторожили дворец, но, бессильные помочь своему господину, могли лишь скорбеть при мысли, что их владыка погибнет от руки злоумышленника. Тогда император сказал:
— Подарите мне несколько последних мгновений! Я хочу еще раз услышать, как играет на цитре моя возлюбленная супруга! И Цзинь Кэ на мгновение заколебался...
У императора Ши-хуана было три тысячи супруг. Одна из них, госпожа Хуаян, славилась искусством игры на цитре. Когда она играла, смягчались сердца суровых воинов, птицы небесные спускались на землю, деревья и травы качались согласно ритму ее мелодий. А уж теперь, когда ее призвали к супругу в последний раз и она играла, заливаясь слезами, и подавно нельзя было без волнения внимать звукам струн ее цитры. Цзинь Кэ тоже невольно склонил голову, весь уйдя в слух, — и дрогнуло его мятежное сердце!..
В это время императрица заиграла новую мелодию. Она пела:
Ширма стоит высока,Но ее перескочишь. Шелковый дернешь рукав — И вырвешься, если захочешь!Цзинь Кэ не понял истинного смысла этой песни. Но император все понял. Внезапным рывком он выдернул рукав своей одежды из рук Цзинь Кэ, перескочил через высокую ширму и спрятался за бронзовой колонной. В ярости Цзинь Кэ метнул ему вдогонку свой меч, но в этот миг придворный лекарь швырнул в Цзинь Кэ мешок с лекарственными травами. Мешок повис на лезвии, но меч все же вонзился в бронзовую колонну толщиною в шесть сяку, пробил ее до половины и намертво застрял в колонне. Цзинь Кэ не имел другого оружия — нанести второй удар он не мог. Император, опомнившись, вытащил свой меч и изрубил Цзинь Кэ на куски. У Яна тоже убили. Ши-хуан послал войско в царство Янь; погиб и яньский принц Дань.
— Белая радуга не смогла полностью пронзить солнце... Небо осудило замыслы принца Даня; поэтому император Ши-хуан остался цел и невредим, а принц Дань в конце концов погиб. Точь-в-точь такая же участь ожидает мятежника Ёритомо! — твердили иные люди из лести к семейству Тайра.
7. Страсти Монгаку [422]
Было это давно, в двадцатый день третьей луны 1-го года Эйряку, — юного Ёритомо сослали тогда в край Идзу, в местность Хиругасиму. В ту пору ему исполнилось всего лишь тринадцать лет. Отец его, ёситомо, Главный Левый конюший, сражался с Тайра и проиграл битву в двенадцатую луну 1-го года Хэйдзи. После гибели отца Ёритомо, как сына мятежника, отправили в ссылку. Двадцать раз сменились с тех пор весна и осень. Как же случилось, что Ёритомо, столь долго мирившийся со своей печальной судьбой, вдруг решил теперь поднять мятеж против Тайра? Говорили, будто подвигнул его на это преподобный Монгаку, настоятель храма Такао.
422
Монгаку (Моритоо Эндо). — Даты рождения и смерти Мон-гаку точно неизвестны, достоверно лишь то, что он жил во второй половине XII— в начале XIII в. и умер в ссылке, в возрасте восьмидесяти лет. Сведения о его жизни, полной бурных событий как политического, так и романтического характера, встречаются во многих памятниках средневековой японской литературы, в том числе — в сохранившихся рукописях самого Монгаку. Образ Монгаку неоднократно служил темой для средневекового театра Но, для театра Кабуки в Новое время и даже для прозы и кинематографии XX века. «Повесть о доме Тайра» обходит молчанием предысторию жизни Монгаку, его роковую любовь к красавице Кэса и неумышленное ее убийство, послужившее причиной его ухода в монашество, и, в духе средневековой житийной литературы, начинает повествование о Монгаку с момента его пострига.
Монгаку, в прошлом носивший имя Моритоо, самурай из местности Ватанабэ, что в краю Сэтцу, был сыном Мотитоо Эндо, воина Левой дворцовой стражи, и служил при дворе принцессы Сёсаймонъин [423] .
423
...при дворе принцессы Сёсаймонъин. — Сёсаймонъин — старшая сестра императора Го-Сиракавы.
— Ни один подвижник не смог бы сравниться с вами! — гласил ответ.
— Тогда и толковать не о чем! — воскликнул Монгаку. Уверившись в своих силах, пустился он в странствия по святым местам. Сперва он направил стопы в Кумано, решив испытать себя У прославленного водопада Нати. Для первого испытания в подвижнической жизни спустился он к подножью водопада, чтобы искупаться в водоеме. Была самая середина двенадцатой луны. Глубокий снег покрыл землю, сосульки льда унизали деревья. Умолкли ручьи в долинах, ледяные вихри дули с горных вершин. Светлые нити водопада замерзли, превратившись в гроздья белых сосулек, все кругом оделось белым покровом, но Монгаку ни мгновенья не колебался — спустился к водоему, вошел в воду и, погрузившись по шею, начал молиться, взывая к светлому богу Фудо на святом языке санскрите. Так оставался он четыре дня кряду; но на пятый день силы его иссякли, сознание помутилось. Струи водопада с оглушительным ревом низвергались с высоты нескольких тысяч дзё; поток вытолкнул Монгаку и снес далеко вниз по течению. Тело его швыряло из стороны в сторону, он натыкался на острые, как лезвие меча, изломы утесов, но вдруг рядом с ним очутился неземной юноша. Схватив Монгаку за руки, он вытащил его из воды. Очевидцы, в благоговейном страхе, разожгли костер, дабы отогреть страстотерпца. И видно, еще не пробил смертный час Монгаку, потому что он ожил. Едва к нему вернулось сознание, как он открыл глаза и, свирепо глядя на окружающих, крикнул: «Я поклялся простоять двадцать один день под струями водопада и триста тысяч раз воззвать к светлому богу Фудо! Сейчас только пятый день. Кто смел притащить меня сюда?»
При звуке его гневных речей у людей от страха волосы встали дыбом; пораженные, они не нашлись с ответом. Монгаку снова погрузился в воду и продолжал свое бдение. На следующий день явилось восемь юношей-небожителей: они пытались вытащить Монгаку из воды, но он яростно противился им и отказался тронуться с места. Все же на третий день дыхание его снова прервалось. На сей раз с вершины водопада спустились двое неземных юношей; освятив воду вокруг Монгаку, они теплыми, благоуханными руками растерли его тело с головы и до пят. Дыхание возвратилось к Монгаку, и он спросил, как будто сквозь сон:
— Вы меня пожалели... Кто вы такие?
— Нас зовут Конгара и Сэйтака [424] , мы посланцы светлого бога Фудо и явились сюда по его повелению, — ответили юноши. — Он велел нам: «Монгаку дал нерушимый обет, подверг себя жестокому испытанию. Ступайте к нему на помощь!»
— Скажите, где найти светлого бога Фудо? — громким голосом вопросил Монгаку.
— Он обитает в небе Тусита! — ответили юноши, взмыли к небу и скрылись в облаках. Монгаку устремил взгляд в небеса и, молитвенно сложив ладони, воскликнул:
424
Конгара и Сэйтака (санскр. Кимкара и Четака) — постоянные спутники и прислужники бога Фудо.
— Теперь о моем послушании известно самому богу Фудо!
Сердце его преисполнилось надежды, на душе стало легко, он снова вошел в воду и продолжал испытание. Но теперь, когда сам бог обратил к нему свои взоры, ледяной ветер больше не холодил его тело, и падавшая сверху вода казалась приятной и теплой. Так исполнил Монгаку свой обет, проведя двадцать один день в молитве. Но и после этого он продолжал вести жизнь подвижника. Он обошел всю страну, три раза поднимался на пик Оминэ и дважды — на Кацураги, побывал на вершинах Коя, Кокава, Кимбусэн, Сирояма и Татэяма, поднимался на гору Фудзи, посетил храмы в Хаконэ и Идзу, взбирался на пик Тогакуси в краю Синано и на гору Хагуро в краю Дэва. Когда же он посетил все эти святые места, тоска по родным краям завладела его душой и он возвратился в столицу. Теперь это был святой монах, неустрашимый и твердый, как хорошо закаленный меч. Говорили, что молитва его способна заставить птицу, летящую в поднебесье, внезапно упасть на землю.