Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1
Шрифт:
Среди бумаг – засохшие цветы, видно те самые. Показав их супруге, министр говорит:
– Воистину, велико наше горе, но я нахожу утешение в мысли, что мир знает немало подобных примеров. Как ни горько сознавать, что, будучи связанной с нами столь ненадолго, она причинила нам столько страданий, я все же стараюсь смириться, видя в том неизбежное предопределение, возникшее еще в предыдущей жизни. Но влекутся дни, и тоска становится все нестерпимее, а сегодня и господин Дайсё покинул нас, став нам отныне чужим. Право, это больше, чем способен вынести человек. Прежде мы горевали, когда он приходил слишком редко, печалились, лишь день или два его не видя, так как же нам жить, когда утрачен свет наших дней и ночей?
Голос больше не повинуется ему, и он плачет, а сидящие
– Господин изволит полагать, что мы должны находить утешение в заботах о младенце, но ведь он так еще мал, этот прощальный дар госпожи… – сетуют они, и некоторые решают: «Уедем ненадолго, а потом снова вернемся». Новые разлуки – новые испытания для чувствительного сердца.
Когда Гэндзи прибыл во дворец ушедшего на покой Государя, тот не мог скрыть волнения: «Ах, как сильно он исхудал, сказались, видно, дни, проведенные в постах и молитвах». Тут же распорядился, чтоб принесли еды, хлопотал, выказывая самое трогательное участие. Затем они перешли в покои Государыни, и дамы не могли сдержать восхищения, глядя на Гэндзи. А сама Государыня передала через Омёбу:
«Даже я не в силах избыть тоски… Дни текут и текут… Представляю, как, должно быть, тяжело вам».
«О, я всегда знал, как непрочен мир, но лишь теперь убедился в этом на собственном опыте. Жизнь с ее беспрерывными муками сделалась для меня противным бременем, и, только черпая утешение в ваших посланиях…» – ответил ей Гэндзи.
Безысходная грусть отражалась сегодня на его лице, и у всякого, кто смотрел на него, сердце разрывалось от жалости.
Верхнее платье без узоров, из-под которого выглядывало нижнее серое со шлейфом, закрученная лента на шапке – в этом одеянии скорби он казался пленительнее, чем в любом роскошном наряде. Поздней ночью Гэндзи уехал, выразив свое сожаление и тревогу по поводу того, что давно уже не навещал принца Весенних покоев.
К его возвращению дом на Второй линии был вычищен и доведен до полного блеска, приближенные – и мужчины и женщины – собрались, дабы встретить своего господина. Прислужницы высших рангов, приехав сюда ради такого случая, кичились своими нарядами, и, глядя на них, Гэндзи с щемящей жалостью в сердце вспоминал унылые, прижавшиеся друг к другу фигуры обитательниц дома Левого министра. Переодевшись, он прошел в Западный флигель.
Подошла пора Смены одежд [28] , и убранство покоев сверкало безукоризненной чистотой, нигде не было ни пятнышка. Изящно одетые молодые дамы и девочки-служанки радовали взор своей миловидностью. «Чувствуется, что Сёнагон обо всем позаботилась как следует», – думал Гэндзи, с удовольствием глядя вокруг. Наряд юной госпожи тоже поражал великолепием.
– Мы долго не виделись, за это время вы стали совсем взрослой, – говорит Гэндзи, приподнимая край низкого занавеса, чтобы взглянуть на свою воспитанницу, а она смущенно отворачивается. Красота ее безупречна! Глядя на ее освещенный огнем светильника профиль, ниспадающие волосы, Гэндзи чувствует, как несказанная радость овладевает его сердцем: «Она становится все больше и больше похожей на ту, что владеет моими думами». Присев рядом, он рассказывает девочке о том, что произошло за дни их разлуки.
28
Смена одежд. – Проводилась два раза в год: в начале лета (в Первый день Четвертой луны) и в начале зимы (в Первый день Десятой луны). Подробнее см. «Приложение», с. 80, 84
– Мне многое хотелось бы поведать вам, но вряд ли это благоприятно теперь, поэтому я отдохну немного в своих покоях, а потом приду опять. Теперь мы будем видеться часто, так часто, что боюсь, как бы не наскучило вам мое присутствие… – говорит он, и Сёнагон радуется, хотя и не может окончательно отрешиться от своих сомнений.
«Тайные отношения связывают его со многими
Перейдя в свои покои, Гэндзи лег отдохнуть, велев даме по прозванию госпожа Тюдзё растереть ему ноги.
Наутро он отослал письмо к своему маленькому сыну. Ответ был весьма трогателен, и безысходная печаль сжала сердце Гэндзи. Отдавшись глубочайшей задумчивости, коротал он дни, но ни разу не возникало у него желания навестить кого-нибудь из прежних возлюбленных, даже ни к чему не обязывающие тайные встречи казались ему теперь обременительными.
Юная госпожа между тем, повзрослев, стала еще прекраснее, всеми возможными совершенствами, приличными ее полу, обладала она, и вот, рассудив, что возраст уже не помеха, Гэндзи начал от случая к случаю намекать ей на свои чувства, но она, судя по всему, ничего не понимала. По-прежнему праздный, проводил он дни в ее покоях, играя с ней в «го» или в «отгадывание ключа» [29] . Обаятельная и сметливая от природы, юная госпожа умела придавать очарование даже самым пустяковым забавам, и Гэндзи, который до сих пор, ни о чем другом не помышляя, лишь любовался ее детской прелестью, почувствовал, что не в силах больше сдерживаться, и как ни жаль ее было…
29
«Отгадывание ключа» (хэнцуки). – Существует несколько мнений относительно того, как играли в эту игру. Некоторые комментаторы считают, что писалась часть иероглифа без ключевого знака (цукури) и к ней придумывались разные ключи (хэн). Проигравшим считался тот, кто не мог придумать ключа или не мог прочесть образовавшийся в результате иероглиф. Другие комментаторы полагают, что брался китайский текст (как правило, стихотворный) и в нем у некоторых иероглифов закрывались ключ или основная часть и надо было отгадать иероглиф. Скорее всего существовало несколько вариантов этой игры
Кто знает, что произошло? Отношения меж ними были таковы, что никто и не заметил бы перемены. Но наступило утро, когда господин поднялся рано, а юная госпожа все не вставала. «Что такое с ней приключилось? Уж не заболела ли?» – тревожились дамы, на нее глядя, а Гэндзи, удаляясь в свои покои, подсунул под полог тушечницу. Когда рядом никого не было, госпожа с трудом приподняла голову: у изголовья лежал свернутый листок бумаги. Равнодушно она развернула его:
«Сколько ночейМы с тобою делили ложе,Но не странно ль теперь,Что одежды были всегдаНеприступной преградой меж нами?» -было начертано там небрежным почерком. Никогда прежде она не подозревала в нем подобных желаний и теперь недоумевала: «Как могла я безоглядно доверять столь дурному человеку?»
Днем Гэндзи снова пришел в ее покои:
– Говорят, вам неможется? Но что с вами? Вы и в «го» не хотите сегодня играть. Мне будет скучно, – пеняет он ей, заглядывая за занавеси: юная госпожа лежит, набросив на голову платье. Дамы почтительно удаляются, и он подходит к ее ложу.
– Откуда такая неприязнь ко мне? Вот уж не ожидал, что вы можете быть так жестоки! Дамам наверняка покажется это странным.
Откинув платье, он видит, что она лежит вся в поту, а волосы на висках совершенно мокрые.
– О, как дурно! В такой день не к добру… – говорит Гэндзи и пытается ее утешить, но, видно, по-настоящему рассердившись на него, она не отвечает.
– Хорошо, раз так, больше вы меня не увидите. Как не стыдно, – сердится Гэндзи, потом открывает тушечницу, но там пусто. «Какое дитя!» – умиляется он и целый день проводит у изголовья юной госпожи, пытаясь ее развеселить: но она все хмурится, отчего кажется ему еще милее.