Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3
Шрифт:
У северной стены размещались две пары шкафчиков с обычной утварью на них.
В южной передней собрались самые знатные вельможи, левый и правый министры, принц Сикибукё и многие, многие другие. Можно сказать, что сегодня здесь присутствовал весь двор.
В саду, слева и справа от помоста для танцев, установили навесы для музыкантов; к западу и к востоку поставили восемьдесят коробов с рисовыми колобками, а также сорок китайских ларцов с дарами для гостей.
В стражу Овцы прибыли музыканты. Были исполнены танцы «Десять тысяч лет» и «Желтая кабарга», а когда день подошел к концу, громко запели флейты, загремели барабаны и один из танцоров начал танцевать корейский танец «На согнутых ногах». Как только музыка смолкла, Тюнагон и Уэмон-но ками, очевидно восхищенные столь необычным зрелищем, спустились в сад и повторили несколько прощальных па, после чего, к величайшей досаде
Люди, сохранившие в памяти тот давний вечер, когда по случаю Высочайшего посещения дворца Судзаку был исполнен танец «Волны на озере Цинхай», невольно подумали, что Тюнагон и Уэмон-но ками вполне достойны своих отцов. В самом деле, они были почти так же красивы и изящны, пользовались не меньшим влиянием в мире, а по службе продвигались даже быстрее. Многие же, подсчитав, сколько лет прошло с тех пор, заключили, что, видно, существует какая-то давняя связь между обоими семействами, недаром сыновья так же неразлучны, как некогда их отцы.
Сам же хозяин едва не плакал от умиления, и мысли его устремлялись к прошлому.
Но вот спустилась ночь, и музыканты собрались уходить. На прощание один из служителей домашней управы оделил их прекрасными дарами, которые слуги тут же извлекли из китайских ларцов. Когда, накинув на плечи белые платья, музыканты шествовали мимо холмов, по запруде, их можно было принять за предвещающих тысячу лет журавлей [16] .
Потом начали музицировать во внутренних покоях, и это было не менее прекрасно. Инструменты изволил подготовить сам наследный принц. Все они, в том числе принесенные из дворца Судзаку бива и китайское кото, не говоря уже о присланном Государем кото «со», были хорошо знакомы Гэндзи, и звуки струн пробудили в его сердце томительные воспоминания. Увы, как давно это было! «Будь жива Государыня-супруга, – сетовал он, – я устроил бы в ее честь такое же празднество. Как жаль, что она не успела убедиться в моей преданности».
16
…их можно было принять за предвещающих тысячу лет журавлей. – Образ из песни «Мусирода» (см. «Приложение», с. 104).
Государь тоже до сих пор оплакивал ушедшую, и мир казался ему бесконечно унылым. Страдания его усугублялись еще и тем, что, как он ни старался, ему не удавалось в полной мере проявить свою сыновнюю почтительность.
В этом году под предлогом сорокалетия Гэндзи он вознамерился было провести церемонию Высочайшего посещения, но Гэндзи снова отказался. «Никогда не следует делать того, что тяжким бременем ложится на Поднебесную», – сказал он, и Государь принужден был смириться.
По прошествии Двадцатого дня Двенадцатой луны дом на Шестой линии посетила Государыня-супруга. Решив отметить праздничными молебнами последнюю луну года, она заказала чтения сутр в семи великих храмах Нара и в качестве вознаграждения отправила туда сорок тысяч данов [17] различных тканей. Креме того, она послала четыреста бики [18] шелка в сорок храмов, неподалеку от столицы расположенных, заказав там торжественные службы. Хорошо понимая, сколь многим обязана она Гэндзи, и представляя себе, как велика была бы признательность ее покойных родителей, Государыня-супруга только и помышляла о том, как бы получше отблагодарить его. К ее величайшему сожалению, ей так и не удалось осуществить многих своих замыслов, ибо Гэндзи потребовал, чтобы во Дворце не устраивали никаких празднеств в его честь.
17
Дан – мера длины для тканей (10,6 м).
18
Бики – мера длины для тканей (бики равен двум данам).
– Я знал многих, кто, пышно отпраздновав сороковую годовщину, в самом непродолжительном времени расставался с миром. Мне кажется, что на этот раз лучше обойтись без огласки, а подсчитать мои годы тогда, когда я достигну полного возраста,– заявил Гэндзи, но, право, при том высоком положении, какое занимала при дворе Государыня-супруга...
Главные покои той части дома, где жила Государыня-супруга, привели в порядок и устроили там праздничное пиршество,
19
Великое пиршество – Великое пиршество двух покоев устраивалось государыней-супругой и наследным принцем для придворных высших рангов на Второй день Первой луны (см. также «Приложение», с. 76).
В старинных повестях очень часто, как нечто чрезвычайно важное, перечисляются все до единого преподнесенные по тому или иному случаю дары, но мне это кажется слишком утомительным, и я не собираюсь останавливаться здесь на всех знаках внимания, оказанных друг другу этими знатными особами.
Не желая совершенно отказываться от задуманного, Государь решил сосредоточить свои попечения на Тюнагоне. Воспользовавшись тем, что Удайсё, заболев, подал в отставку, Государь поспешил передать его звание сыну Гэндзи, рассчитывая, что пиршества в честь этого назначения станут достойным продолжением празднеств, проводившихся в доме на Шестой линии. Выразив Государю свою благодарность, Гэндзи сказал смиренно:
– Ведь он так еще молод...
Для праздничной церемонии подготовили северо-восточную часть дома, и, хотя решено было обойтись без широкой огласки, вряд ли когда-нибудь по такому случаю устраивалось столь пышное пиршество. В разных покоях выставили богатое угощение, присланное по высочайшему указанию из дворцовых хранилищ.
То-тюдзё поручено было подготовить точно такие же рисовые колобки, какие готовят во Дворце. На церемонии присутствовали пять принцев крови, левый и правый министры, два дайнагона, три Тюнагона, пять сайсё, а также почти все придворные из свит Государя, принца Весенних покоев и из дворца Судзаку.
О праздничной утвари позаботился Великий министр, получивший подробные указания от Государя. Согласно высочайшей воле он должен был лично участвовать в церемонии. Такая честь немало смутила Гэндзи.
Великий министр сидел напротив хозяина дома, лицом к главным покоям. Его мужественная, величественная красота достигла к тому времени полного расцвета. Гэндзи же казался совсем молодым, словно годы были над ним не властны.
Четырехстворчатая ширма, расписанная самим Государем, была удивительно хороша: бледно-лиловый китайский шелк как нельзя лучше сочетался с выполненными тушью рисунками, отличавшимися таким богатством оттенков, что рядом с ними меркли даже многоцветные весенние и осенние пейзажи. Возможно, впрочем, зрители были слишком пристрастны, и, не будь им известно, что рисунки принадлежат кисти Государя...
Шкафчики для резных фигурок и музыкальные инструменты, как струнные, так и духовые, были доставлены из Императорского архива. Влияние, которым пользовался в мире новый удайсё, придавало особую значительность происходящему.
Пока чиновники из Левой и Правой конюшен, из Шести отрядов охраны выстраивали перед домом сорок коней, передавая их друг другу от низших к высшим, день склонился к вечеру.
Обычные для таких случаев танцы «Десять тысяч лет» и «Возблагодарим Государя за милости» были исполнены весьма кратко, только чтобы не нарушать установленного порядка, после чего приступили к музицированию, причем исполнители, воодушевленные присутствием Великого министра, старались изо всех сил.
На бива, как всегда, играл принц Хёбукё, поистине не имеющий себе равных. Хозяин дома играл на китайском кото, а Великий министр – на японском. Потому ли, что давно уже не музицировали они вместе, или по какой другой причине, но только Гэндзи едва не плакат от умиления и восхищения, слушая игру министра. Сам же он, не пренебрегая сокровеннейшими приемами, извлекал из китайского кото невыразимо сладостные звуки.
Разговор зашел о прошлом, и, разумеется, Великий министр не преминул выразить надежду на то, что узы, их связывающие, будут укрепляться и впредь. Много раз передавали они друг другу чашу с вином и, внимая дивным звукам музыки, не могли сдержать хмельных слез.