Повесть о хлорелле
Шрифт:
Неудача не обескуражила Петра. Опыт подсказывал ему, что борьба будет нелегкой. В невеликом разнообразии девичьих натур Мария — не исключение. Бывают и менее покладистые, но выдержка и терпение неизменно торжествуют.
Его отношения к девушке приняли более ровный и нежный характер. Они встречались на улице, в ботаническом саду, Мария побывала у него на квартире, прихватив на всякий случай подругу. Он стал бывать у нее, но при каждом посещении заставал в доме старенькую женщину, которую Мария называла тетей. Неприятные последствия совещания в Москве и увольнение из филиала института еще больше сблизили
Молодой человек сделал еще одно открытие, о котором пока предпочел молчать. Эта целомудренная девушка, в присутствии которой его печали и горести сменяются радостью, ему жизненно необходима. Мария как бы создана, чтобы быть его женой. Любит ли он ее? Несомненно. По сравнению с теми, с кем судьба его прежде сводила, Мария — сущий клад. Она проста и наивна, как ребенок. Даже ее болтовня, порой пустая и смешная, приносит его душе успокоение. Он никогда никого не любил: ни друга, ни сестры, ни даже родителей, ни одна девушка не согрела его сердца. Неспроста же его потянуло к Марии. Должно быть, признательность и уважение, которые она у него вызывает, и есть любовь.
Мария эту задачу решила по-своему. Держаться прежнего взгляда, что любви нет, а красочные описания нежного чувства придуманы мужчинами, чтобы сбить девушек с толку, — значило дать повод для подозрений, что в ее замужестве не столько повинно сердце, сколько уходящая молодость. Этого она себе позволить не могла. Брак по расчету всегда казался ей чем-то глубоко унизительным и недостойным. Прежняя теория нуждалась в новой трактовке, все придуманные ею варианты не устраивали ее, и она обратилась к своему избраннику, которого с некоторых пор про себя называла Петей. Мужской ум, полагала Мария, имеет на всякое сомнение готовый ответ. Эта уверенность не помешала ей последовать к своей цели окольным путем.
Они сидели за чаем в его холостяцкой квартире, когда в середине разговора Мария вдруг сказала:
— Ты какой-то холодный, нет в тебе, мой милый, ни капли огня.
В тот момент она, должно быть, забыла, что сама этот огонь в нем погасила. — У других и жизни и нежности больше, — жаловалась она, — что бы ни говорили, чувство должно быть теплым.
Намеренно ли Мария умолчала, о каком чувстве идет речь, или не без расчета предоставляла своему другу над этим подумать, — трудно было сразу решить. Судя по ее выжидательному взгляду, не исключалось, что заняться этой загадкой придется именно ому.
— Я не доверяю чувству мужчин, которые виснут на шее женщин, — со спокойной деловитостью ответил он. — Когда чувственность начинает туманить им голову, они, не разобравшись, заговаривают о любви.
На этот раз забывчивость обнаружил Петр. Он и сам в недавнем прошлом утверждал, что именно в страсти видит подлинную сущность любви.
Мария готова с ним согласиться. Конечно, не страсть, а что-нибудь другое гложет девичье
Снова Петр сумел коротко и ясно все поставить на место.
— Наши чувства исковерканы дурным влиянием искусства, — с печальной учтивостью, подобающей такого рода признанию, сказал он. — Если бы любовь была действительно такой, как о ней пишут, почему мы с вами ничего подобного не пережили?
Конечно, пережили бы, кто сомневается, но что же в таком случае влечет их друг к другу?
Он говорил о чувстве, известном человечеству с колыбели, твердил о нем уверенно и трезво. Ни страсть, пи безотчетное тяготение друг к другу не рождают любви. Она вырастает из уважения и признательности.
Мария слушала его с волнением, он повторял ее мысли и сомнения, спасибо, помог ей разобраться в них. Нет, она не ошиблась в своем выборе. Он такой же глубокий и умный, как отец. За одни эти речи она полюбила бы его, если бы не считала уже себя влюбленной.
— Я проснулся сегодня с мыслью о тебе, — сказал как-то Петр Марин, — и подумал, что хорошо бы объединить наши интересы и тебе всерьез заняться научной работой. Творчество облагораживает и сближает людей. Отец мог бы перевести тебя в наш отдел.
— Прекрасная идея, — подтвердила она, — я согласна.
Хотя никто из них никогда не подумал о том, чем занят другой и к какому делу в саду приставлен, — оба повеселели. Его поиски близости и ее готовность эту близость разделить значили для них больше, чем все страсти и страдания Ромео и Джульетты. Согретая этой косвенной лаской, Мария сказала:
— Как хорошо, что мы ботаники, у нас хватит на всю жизнь, о чем говорить. — Сообразив, что одних только разговоров в жизни недостаточно, она поспешила добавить: — В дружном труде есть своя прелесть, не правда ли?
Он с признательностью взглянул на нее и в знак согласия кивнул головой.
Оба хотели верить, что они влюблены, но так как любви в себе не находили, радовались всему, что на любовь походило. И снова память друзьям изменила — о труде между ними был недавно другой разговор.
— Мой отец считает, — сказал он ей, — что только люди, способные любить страстно свой труд, бывают хорошими супругами. — Он говорил об отце с той покровительственной иронией, с какой привык говорить о нем. — Я ответил, что науку можно уважать, относиться к ней как к другу, но от нее устаешь… Между тем любовь не приедается. Незачем эти разные чувства искусственно соединять… «Так смотреть на науку, — рассердился отец, — значит ценить ее не выше ремесла». Я снова повторил ему, что труд — необходимость и кланяться в ноги своему угнетателю так же бессмысленно, как изучить тринадцать языков, чтобы при редкой встрече с иностранцем не краснеть перед ним…
Марин эти рассуждения понравились, и она захлопала в ладоши.
— Есть ли большая скука, — чистосердечно призналась она, — чем повседневный труд? Так иной раз не хочется что-либо делать, так жаль расстаться с кроватью или креслом, хоть насильно веди себя на работу…
Так, утверждая друг в друге свои заблуждения, они усердно пытались заполнить пустоту, которую восполнить невозможно. Каждый говорил о чувствах, которых не было у них, мечтал о счастье, недоступном ни тому, ни другому…