Повесть о храбром зайце
Шрифт:
Заяц: Ауууу!
«Ничего. Тишина. Будет таиться. … Что теперь делать? Искать или уходить? Как же я его найду, если ничего не вижу? Может и обойти аккуратно, зарезать может — мало ли что у него там ещё припасено? Нет, надо уходить.»
Заяц: Никуда от меня не денешься! Слышишь, гиена?! Всю жизнь будешь озираться, бегать у стеночки! Завтра сам сдавайся! Не явишься по доброй воле — наведу такой шухер, что мало не покажется ни тебе, ни твоим подельникам, мечтателям хреновым. Понимаешь?! Сами тебя сдадут! Сами!
Ответа заяц не дождался
«… как можно скорее! Но найду ли я дорогу? Может по берегу? Как бы не усосало, болотце зелёное! Опасно. По деревьям надо тереться! По травке. Ух, невесёлое приключение для первого дня дома! Ух, невесёлое…»
Заяц вернулся в землянку, чтобы забрать ещё горящий фонарь. Чуть не споткнулся на рядом лежавшей гранате.
«Граната… Никогда о таком не слышал. Он ещё говорил про какую-то ударную — мол, на кусочки порвёт. Кто же делает такое оружие? Откуда берут? Сами придумали или подсказал кто-то? Надо взять с собой и показать свинтусу. Скажет он или нет? Знает он или нет? Много вопросов…»
Фонарь гас то и дело, масла в нём не было. Его хватило шагов на 100 от землянки. Тут уже не воняло мусором и слышалась река.
«Это что за речка? Не здесь ли сомов валили? Не помню как называется. Да и какая разница?
Пойду по реке, главное не упасть в неё. Чуть ближе к деревьям. Тереться, тереться…»
По деревьям, по травке, по реке заяц брёл и брёл, пока не вышел к мельнице. Тут лес заканчивался, за ним поля-поля и горы за туманами. Оттуда заяц пришёл этим утром. Там он мечтал об этой мельнице, об этой речке, об этом родном его лесу.
«Эх, нигде не бывает столько бед, сколько находится их в родных любимых местах. Здесь (и только здесь), переживая круг жизни снова и снова, ты чувствуешь всю боль земли. А там в горах? Там я ничего не чувствовал, сам был камнем, безучастным, глухим, слепым и оттого видимо мудрым (так по крайней мере казалось). Но какая это мудрость? Какую жизнь знают горные мудрецы, если в жизни не принимают участия? Знают ли они мир того, кто изо дня в день делает выбор, и от выбора этого зависит и жизнь, и судьба, и сам мир? Какую мудрость можно найти в горах за туманами? Почему я смотрел на них снизу вверх? За что мне теперь обидно?
… Возможно я напрасно жил все эти годы. Вот сейчас, вот здесь я это понял. Я до этого дня не жил. Я смотрел только. Наблюдал. Будь прокляты эти горы. Не дай мне Бог лесной ещё одну ссылку! Я тебе служить вернулся. Я так легко теперь от тебя не отрекусь.»
Отдохнув у мельницы, смочив речной водой глаза, заяц прыгнул на дерево и поскакал к известной ему дороге. Зрение восстановилось, но осталась неприятная жгучая боль. Сейчас глаза его были большими и красными как яблоки. «Главное, что б не выпали», в шутку (но и всерьёз тоже) думал заяц.
IV
Уже глубокой ночью, уставший и сонный, заяц подходил к дубу дозорных. Его окликнул знакомый
???: Здоррров, заяц!
«Чей же это голос? Знаю же! Точно знаю.»
Показался угловатый силуэт. Подходит к фонарю, выходит на свет. Это он! «Волк!»
Волк: Заяц! Давно тебя жду. Столько лет тебя не было и вот, даже не навестил меня! Старррого дрруга!
Заяц: Волк! Извини, забегался.
Волк: Да ладно, заяц. Я всё понимаю. Видишь, сам пришёл. Скучал.
Заяц: Скучал, говоришь? Ну что ж, я может быть тоже скучал. Ты однако ж в окошко-то меня не высматривал, занят был делами всякими. Ась?
Волк: Пррравда, заяц, прравда. Дел у меня всегда по горррло.
Заяц: А ко мне какое?
Волк: Никакого! Как есть никакого! Пррросто посмотрреть на тебя прришёл. Смотрррю вот.
Заяц: Да и я смотрю.
Волк: Ты помни, заяц, что я на тебя смотррю.
Заяц: И ты не забывай, волк. Я тоже на тебя смотрю.
Волк: Хе хе хе… Вот и посмотрррим кто кого перрресмотррит.
Заяц: Посмотрим, посмотрим. … Всё? Или ещё что-то?
Волк: Гади, заяц. Есть тут у меня кое-кто. Прривёл, вот. Что б ты и на неё тоже посмотрррел.
Заяц: Кого ж ты привёл?
Волк: А ты не знаешь?! А вон она подходит, вон!
Заяц обернулся и душа его ушла в лапы.
«Она! Зая!»
Зайка слушала разговор с дерева, потом спрыгнула и тихо (как только самки умеют) подкралась к зайцу. Красивая, высокая, повзрослевшая и как ни странно… поблекшая. Что-то ушло из неё. Штрих, нюанс, последний мазок, последняя нота… последнее слово решающее судьбу всего произведения — вот это… ушло, не оставив и тени. Что? Как? Столько вопросов, которые заяц никогда-никогда не задаст. Он смотрел молча, без смысла — так же смотрел он в горы у мельницы. Совсем забыл про волка…
Волк наслаждался своей партией, надрывал пасть в безумной улыбке до ушей. Он победил так просто! «Всё той же фигурррой!»
Волк: Я вас оставлю! Поговорррите. Посмотрррите дрруг на дрруга.
Заяц не отвечал, всё смотрел. Как буд-то было какое-то важное слово, оставленное для неё, заготовленное годы назад, но теперь слово это превратилось в звуки. Произнести их можно, но сам себя не поймёшь. А раз других слов нет или не ищешь их, не говоришь, а только смотришь.
Когда волк ушёл она заговорила.
Зая: Зря вернулся. Рано вернулся. Не мог подождать?
Заяц отвёл глаза и почувствовал себя неуютно — как буд-то разбудили в лучшую минуту сна.
Заяц: А чего мне было ждать? Ждать, пока вы тут… «новый мир» построите?
Зая: Да. «Новый Мир».
Заяц: Нельзя построить мир топором палача. Нужны тонкие инструменты, а у вас один топор.
Зая: Ты ничего о нас не знаешь. Это у вас топоры и палачи, дозорные башни и штабы, а нам их не понадобится. Ты это увидишь. И скоро.
Заяц: А если не увижу? Если не захочу увидеть?