Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
Шрифт:
Михайлов поспешил дать директору понять, что разгадал его опасения.
— Андрей Ильич прежде всего хирург, — настаивал Михайлов, — у него достаточно опыта, чтобы не позволить себя обмануть, и не так он наивен, как это может показаться. Трезвая и практичная работа принесет пользу ему и институту.
Преследовал ли Петр Петрович какую–нибудь цель, упоминая о «трезвой и практичной работе», или не придавал этим словам особого смысла, но для Студенцова они имели серьезное значение. Чем не идея? Занятый по горло лечебными делами, Андрей Ильич оставит свои домыслы и фантазии и займется всерьез хирургией. Этот Петр Петрович сущий клад — к его советам стоит прислушаться.
Когда Михайлов предложил обсудить этот вопрос на партбюро, директор сразу же согласился.
10
Агния
Она много читала, но в книгах искала не развлечения, а ответа на тревожный вопрос: скоро ли и как придет конец ее испытаниям: не слишком ли сурово обошлась она с мужем; не потребовала ли от него невозможного?
Шли недели, месяцы и годы, Агния Борисовна размышляла и сравнивала, а руки тем временем делали свое — вышивали и заполняли гостиную подушечками.
Яков Гаврилович не сразу разобрался в том, что случилось. Увидев скорбное лицо жены, темное, простое платье на ней, услышав тихий болезненный голос и строгую лаконичную речь, он счел своим долгом разделить ее горе. В том призрачном мире воображаемых страданий, который она избрала для себя, ей будет недоставать его любви и поддержки. Делая вид, что принимает ее страдания за подлинные, он терпеливо выслушивал жалобы жены, исполнял ее желания, приносил лекарства и снадобья и серьезным образом обсуждал их применение. Агния Борисовна догадывалась, что муж не считает ее больной и только любовь к ней вынуждает его притворяться, и все же, тронутая искренностью его чувств, поддавалась его уверениям. Так ребенок иной раз, зная, что взрослые вступили с ним в игру из желания доставить ему удовольствие, в пылу забавы начинает принимать этих взрослых за сверстников.
В доме утвердилась тишина, то угрожающее молчание, когда ни радость, ни печаль не находят себе отклика. Яков Гаврилович мог по–прежнему изливать свои мысли и чувства, грустить и восторгаться, но не всегда мог услышать ответ. Руки жены всегда были заняты делом, глаза не отрывались от иглы, а что творилось душе, узнать было трудно. Иногда среди его речи оборвется вдруг нитка, и не скоро ее свяжешь узелком, или что–то случится с вязаньем: спицы слишком часто начнут выпадать, шерстяное волокно расползаться или Агния Борисовна вдруг вспомнит о хозяйстве, встанет и, не дослушав, уйдет. Яков Гаврилович в таких случаях не сердился, пожмет плечами и замолчит.
С некоторых пор она все более напоминала ему свою бабку казачку Арину Петровну. Старухе было много, очень много лет, когда он впервые ее увидел. Высокая, прямая, с восковым лицом и суровой, почти невидимой улыбкой, она скупо и редко говорила. Всегда в черной юбке с оборками, темной бумазеевой кофте с белым платочком на гордо посаженной голове, она не расставалась со спицами. Скорбная, немая, с тоской по семье, которой уже не было, она ухаживала за больными, своими и чужими, и хоронила их. Не стало ее сыновей, мужа, братьев и сестер, все уходили, покидали ее, и с каждой новой могилой каменело ее сердце. В ее доме над рекой, как и в ее душе, было пусто и печально, все наглухо замкнуто и заколочено. В углу пустынного двора, где доживал свой век беззубый пес, лежало бревно и топор. Время от времени старуха приносила сюда курицу, рубила ей голову и, равнодушная к взлетам обезглавленной птицы, уходила.
Студенцов был уверен, что во всем происшедшем исключительно виновата жена. Его, Якова Гавриловича, положительно ни в чем упрекнуть
Яков Гаврилович проглядел, как подавленные чувства жены, угнетенные до последних пределов, приспособились к существованию в этом призрачном мире, где можно не слышать того, чего не хочешь, видеть только желанное, жить и чувствовать словно при осуществленной мечте. Не понял также Студенцов, что кажущиеся болезни и мысли о них служили ей защитой против голоса совести и ее упреков, что жизнь ее проходит бесплодно. Так истекающий кровью организм, чтоб себя сохранить, приспособляется жить в состоянии шока, отстраняя от себя внешний мир.
Кто знает, как долго продолжалась бы скорбная жизнь Агнии Борисовны, если бы отголоски того, что происходило в институте, не стали доходить до нее. Она не могла не заметить, что с некоторых пор Яков Гаврилович стал менее разговорчив, избегал шутить и каламбурить, часто задумывался и чем–то казался обеспокоенным. В разговоре с женой он не жаловался, как прежде, ни на судьбу, ни на врагов, грозящих ему отовсюду. Словно следуя на поводу неотвязной идеи, он часто мыслями возвращался к Андрею Ильичу. В голосе мужа, обычно твердом и независимом, появились нотки неуверенности, и странно звучало смущенное признание, что его утверждение было неверно. В речь вплелись новые понятия, от которых веяло искренностью и теплом. Никогда прежде Яков Гаврилович не искал так сочувственного взгляда жены, не домогался ее одобрения, как сейчас. Что–то пробудилось в его душе, первая это заметила Евдоксия Аристарховна, а затем Агния Борисовна.
Появление Андрея Ильича в институте сразу же привлекло внимание старшей сестры. После первых подозрений и недоверий, сопутствующих обычно каждому ее знакомству с людьми, она прониклась к Сорокину симпатией и постаралась привить эту симпатию Агнии Борисовне. Она рассказала о его несчастье, о любви к Елене Петровне и о научных исканиях, стоивших ему больших трудов. С присущей ей любовью к подробностям она описала подруге операцию, в которой директор ассистировал своему будущему сотруднику, сообщила об экстракте, изгнанном из института усилиями Сорокина, умолчав при этом о собственной помощи, оказанной ему. Агния Борисовна почувствовала к Сорокину уважение, которое перешло в глубокую признательность, когда она узнала, сколь многим обязана ему.
Чем больше Агния Борисовна прислушивалась к тому, что говорили ей Яков Гаврилович и старшая сестра, тем более крепло ее убеждение, что Андрей Ильич поможет мужу стряхнуть с себя все дурное и вернет ему любовь к научному исследованию. Она мысленно придала своему незнакомому благодетелю черты, некогда очаровавшие ее в дни ранней молодости, и сделала его своим союзником. Агния Борисовна возмечтала о переменах, мысленно видела Якова Гавриловича влюбленным в науку, терпеливым и нежным к другим. Темой их разговора будут его интересные операции и опыты. Вновь придет и утвердится их любовь, вернется Сергей, и наступит ее выздоровление. Словно отголосок страстной мечты, все еще далекой и недосягаемой, эти мысли возбуждали ее чувства, пробуждали тоску и звали из мрака к радостным просторам свободы.
Случается, осенью, когда перелетные птицы безудержно уходят на юг, над городом пролетит стая пернатых. Ветер подхватит их призывный клич и с звездного неба донесет его до двора, где спят домашние птицы. Их предки тоже летали с севера на юг, знали вкус воли, небесных просторов. Пробудится угасшее влечение у отяжелевших потомков, они тосклизо откликнутся, захлопают крыльями и на миг оторвутся от земли.
Так уж непобедима всесильная мечта!
В этот день по обыкновению, ровно в три часа дня, Яков Гаврилович подъехал к своему дому в безлюдном переулке, у набережной Волги, и поднялся на третий этаж. Он отпер ключом дверь и, бесшумно ступая по мягкому ковру, прошел через слабо освещенную гостиную, увешанную тяжелыми портьерами, к себе в кабинет. В столовой, где был уже сервирован стол, Агния Борисовна в своем длинном темном платье, придававшем ее облику холодную строгость, полушепотом отдавала распоряжения работнице.