Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
– Выросла как Рейчел, совсем взрослая! Ей ведь пятнадцать в этом году исполнилось.
– Да, и не говори – вполне половозрелая… особь женского пола. В носу – кольцо, губа – проколота и в ней тоже кольцо, в пупке – серьга…
Я её спросила, не удержалась, насчёт… – там-то что, неужто тоже кольцо? – Наталья Павловна осуждающе покачала головой.
– Мама! Ну, как ты могла? Дети сейчас все на этом помешаны. Обиделась, наверное?
– Кто? Рахиля? Какой там! – махнула рукой Наталья Павловна, – Даже и не посмотрела на меня, всё жвачку свою жевала. Вся в наколках – ну чисто зэчка. А волосы красного цвета. Красного! Так бы взяла за патлы-то, да оттаскала. Тьфу!
– Мама, иди-ка спать, а то, ты такую чушь
Лелька выпроводила Наталью Павловну из комнаты и ещё раз взглянула на фотографию. Да, где же ты, Сонечка Шойхет? Где твой миленький веснушчатый носик, где копна каштановых волос, вьющихся «мелким бесом»? У красотки на фото носик был идеально прямым, а длинные, гладкие пряди с эффектом «выгоревших волос» спадали на обнажённые плечи. И – ни единой веснушечки! Это у Сонечки-то!
А Рейчел действительно выглядит вызывающе. Ну что же, возраст видимо такой, трудный, все они в этом возрасте чудят… Хотя… Лёлька вспомнила себя, когда после школы ей пришлось работать продавцом на оптовом рынке – тут уж не до самовыражения. Однако всё обошлось. Правда, личная жизнь так и не сложилась ни с первым, ни со вторым мужьями.
Она долго не могла уснуть, перебирая в памяти детские годы. Вспомнилось, как Сонечкина бабушка тётя Поля кормила их вкуснющими пирожками со смешным названием «уши Амана» [2]. Кем был этот Аман, Лёлька тогда понятия не имела, знала только, что пирожки эти она пекла на какой-то праздник. А когда на стареньком примусе в общей кухне тётя Поля готовила «рыбу фиш», (Лелька ещё смеялась тогда: рыба рыбная?) аппетитный запах наполнял всю огромную коммунальную квартиру. Но больше всего Лёлька любила янтарный куриный бульон с хрустящими бульками (так тётя Поля называла мондалах – шарики из теста, обжаренные в масле до золотистого цвета).
Лелька с ужасом посмотрела на часы – светящееся табло показывало четверть пятого. А завтра встать нужно пораньше – в записке Сонечка приглашала приехать в гостиницу, где они остановились. «Что бы такое надеть, поприличнее?..» Лелька начала мысленно перебирать содержимое своего шкафа и незаметно уснула.
В небольшом ресторанчике на первом этаже гостиницы было многолюдно и шумно.
– Ну, подумай сама, разве так можно жить, как вы живёте? Ютитесь в коммуналке, ты вкалываешь сутками за копейки. О маме подумай, она же на несколько лет моложе моей, а выглядит дряхлой старухой. А моя, как вышла на пенсию, – весь мир объездила. Вот и сейчас, в Швейцарию укатила. Решайся, Лёль. Насколько мне известно, мать Натальи Павловны – твоя бабушка, была еврейкой, ведь так? – Соня говорила с лёгким акцентом, и буква «р» горошинкой каталась в словах.
Лелька утвердительно кивнула.
– Значит, с выездом проблем не будет. Что тебе здесь терять?
– А мама? – Лёлька и представить себе не могла, чтобы Наталья Павловна согласилась уехать в Израиль. Во всяком случае, реакция её на отъезд соседей была крайне негативной.
– Вот странная! Да она тебе только благодарна будет, а может, со временем и её перетянешь. Устраиваются же люди как-то, находят лазейки. И ты найдёшь; будешь ты там «Леля хадаша» [1], – рассмеялась Соня.
– Сонечка, а может мне сначала стоит в гости приехать? – неуверенно спросила Лёлька, – посмотреть всё, а вдруг мне не понравится…
– В гости? – улыбку с Сониного лица как ветром сдуло, – не потянешь, мотек [3], слишком дорогое удовольствие. К тому же, если вызов я буду делать, мне залог вносить придётся.
– Какой ещё залог?
– Кругленькую сумму, и пока ты не покинешь страну, мне её не вернут. А если проблемы какие-нибудь возникнут, виза просрочена или с полицией трения, так я вообще денег не увижу.
– Да что ты, Сонечка?! – Лёлька крепко обняла подругу. – Разве я могу тебя подвести? И потом,
– Можно, конечно, – усмехнулась Соня, – горшки выносить в доме престарелых или квартиры убирать. Многие ваши так устраиваются, два-три никайона (уборка квартир) тянут.
Лёльку неприятно резануло слово «ваши», но она промолчала.
– Только имей в виду – там вкалывать надо! Никто тебе за «просто так» платить не будет, это не «совок».
– Я работать умею и никакой работы не боюсь, если ты не забыла. – В голосе Лёльки послышались нотки обиды.
– Ладно. Бэйсэдэр! Я постараюсь.
Спустя три с половиной месяца, Лёлька спустилась по трапу самолёта в аэропорту имени Бэн-Гуриона и попала в, прямо скажем, не слишком горячие объятия подруги детства. Соня вела машину уверенно, так, будто бы с пелёнок только этим и занималась. Путь их лежал в Рамат-Ган, и Соня решила изложить план Лёлькиного пребывания на Святой Земле.
– Домработницу я уволила, слишком возомнила о себе, олимка [4], а тут как раз ты подоспела. И знаешь, как здорово я всё придумала? Будешь работать у меня – никакой работы тебе искать не надо. Жить будешь в комнате для прислуги. Ты не думай, это только название такое, а на самом деле – комната большая, светлая, с мебелью; туалет и ванная свои, отдельные. По сравнению с твоей каморкой – шахский дворец.
Лелька слушала невнимательно, всё больше глазея по сторонам.
– Сонь, это что? Фикусы? – взвизгнула она, заметив деревья со знакомыми листьями. Они что, здесь прямо на улицах растут? А это что, неужели бананы?
– Подумаешь, нашла чему удивляться, – равнодушно пожала плечами Соня. – Не отвлекайся, слышишь? Так вот, платить я тебе буду десять шекелей в час, заметь – это очень много, обычно вашим платят шекелей шесть-семь. В день получается – сто шекелей, но за питание, воду, свет, телефон буду высчитывать, понятно?
До Лёльки, похоже, только сейчас дошло, что, хотя и бывшая, но всё равно лучшая и единственная подруга нанимает её на работу.
– Сонечка, да я бы тебе и так помогла, зачем платить-то?
Соня поморщилась.
– Оставь, пожалуйста, свои совковые замашки. Тут другой мир, другая жизнь, понимаешь? Я в твоей помощи не нуждаюсь, я в состоянии тебе заплатить. – Заметив, как обиженно дрогнули Лёлькины губы, Соня чуть мягче добавила, – Не обижайся, так все делают, и это правильно.
Прислуга из Лёльки получилась вполне приличная, хотя поначалу она была насмерть перепугана обилием бытовой техники в доме Сони. Из знакомых ей бытовых приборов был только пылесос, да и тот подлец, при попытке воспользоваться им, удивил Лёльку отсутствием мешка для пыли. Вместо этого у него имелся небольшой контейнер, куда заливалась вода. Но постепенно Лёлька освоила всю премудрость управления бытовой техникой, и в доме воцарились чистота и порядок. У неё был даже выходной, начинался он в пятницу после обеда, а заканчивался в субботу. Лёлька смогла выбраться и в Иерусалим, – уж очень хотелось там побывать; и в Хайфу, где ей очень понравилось, и к реке Иордан… Но больше всего Лёлька любила бродить по шумным арабским базарам. Она чувствовала себя так, будто бы попала в сказку из «Тысячи и одной ночи». Соня её увлечений не разделяла, да и отношения между ними сложились так, как и должны складываться отношения между хозяйкой и прислугой. Совершенно неожиданно Лёлька подружилась с Рейчел. Девочка оказалась очень дружелюбной и доверяла Лёлька сердечные тайны, взяв с неё обет молчания: «Маме – ни слова!» Рейчел делилась с ней самым сокровенным, и Лёлька всегда внимательно выслушивала её, давая иногда кое-какие советы. Однажды Рейчел пришла с прогулки заплаканная и против обыкновения не заглянула на кухню, где Лёлька, как обычно, возилась у плиты. Поздно вечером она осторожно постучала в комнату девочки.